Русский офицерский корпус в первой мировой войне. Во славу Отечества. Георгиевские кавалеры на фронтах первой мировой. Способы получения звания

Янушкевич, Николай Николаевич (1863–1918). Получил образование в Николаевском кадетском корпусе и в Михайловском арт. уч‑ще, откуда в 1883 г. выпущен подпоручиком в 3‑ю гв. и грен. артиллер. бригаду. Окончил курс в Академии Генштаба в 1896 г. Вся дальнейшая служба его прошла в петербургских канцеляриях. Попутно с 1910 г. он был профессором военной администрации в Военной академии.

Юденич Николай Николаевич

Юденич, Николай Николаевич, род. в 1862 г. Получ. военное образование в 3‑м воен. Алексеевском уч‑ще, откуда выпущен в 1881 г. в л. – гв. Литовский полк. Оконч. Академию Генштаба в 1887 г. Дальнейшая служба его протекала в различных войсковых штабах: во время Русско‑японской войны Ю. командовал 18‑м стрелк. полком, причем был ранен. В 1905 г. – к‑р 2‑й бригады 3‑й стрелк. див. В 1907 г. – ген. – квартирмейстер штаба Кавказского воен. окр.

Эверт Алексей Ермолаевич

Эверт, Алексей Ермолаевич (1850–1916). Получил образование в 1‑й Московской военной гимназии и в 3‑м воен. Александровском уч‑ще, откуда выпущен в 1876 г. в л. – гвардии Волынский полк, с коим участвовал в Русско‑турецкой войне 1877–1878 г. Оконч. Академию Генштаба в 1882 г. Служил в разных войсковых штабах и около года командовал 130‑м пех. Херсонским полком. Во время Русско‑японской войны был с окт. 1904 г. ген. – квартирмейстером при главнокомандующем Куропаткине, а затем с марта 1905 г. нач. штаба 1‑й Маньчжурской армии также при Куропаткине.

Щербачев Дмитрий Григорьевич

Щербачев, Дмитрий Григорьевич, род. в 1857 г. Образование получил в Орловской воен. гимназии и в Михайловском арт. уч‑ще. Службу начал 1876 г. в 3‑м конном бат‑не и в гв. конно‑артиллерийской бригаде. Оконч. академию генер. штаба в 1884 г. Служил в разных штабах в Петербурге. В 1906 г. – нач. 1‑й Финляндской стрелк. див. бригады. С 1907 г. по 1912 г. – нач. Военн. Академии.

Черемисов, Владимир Андреевич, род. в 1871 г. Получил образование в Бакинском реальном училище и на Военно‑учил. курсах Моск. пех. юнкерском уч‑ще, откуда выпущен в 1891 г. подпоручиком в 17‑ю арт. бригаду. Оконч. Академию Генштаба в 1899 г. Служил в разных войск. штаб. В 1908 г. – нач. штаба кав. див. В 1911 г. – препод. Военной академии. Во время мировой войны Ч. в 1915 г. занимал должность ген. – квартирмейстера 5‑й армии, но был удален из генштаба за упущение по службе и после этого командовал бригадой.

Сухомлинов Владимир Александрович

Сухомлинов, Владимир Александрович, род. в 1843 г. Получил образование в 1‑м Петерб. кадетском корпусе и в Николаевском кав. уч‑ще, откуда в 1867 г. вышел корнетом в л. – гв. уланский полк в Варшаву. Оконч. Академию Генштаба в 1874 г. Во время Русско‑тур. войны (1877–1878 гг.) состоял в распоряжении главнокоманд. Дунайской армией. В 1878 г. – правитель дел Академии Генштаба. В 1884 г. – к‑р 6‑го Павлоградского драгунского полка. В 1886 г. – нач. офицерской кав. школы. В 1897 г. – нач. 10‑й кав. див. В 1899 г. – нач. штаба Киевского воен. окр. В 1902 г. – пом. командующего войсками Киевского воен. окр.

Сиверс Фаддей Васильевич

Сиверс, Фаддей Васильевич (1853–1916). Получил образование в классической гимназии и в Варшавском пех. юнкерском уч‑ще, откуда выпущен в 1872 г. в Петерб. грен. полк. Участвовал в Русско‑турецкой войне 1877–1878 гг., командуя ротой. Оконч. Академию Генштаба в 1881 г. Служил на разл. штабных должностях. Около года командовал 16‑м грен. Мингрельским полком. В 1904 г. – командовал 27‑й пех. дивизией. В 1906 г. – нач. штаба Виленского. воен. округа. В 1908 г. – командовал 16‑м арм. корп. В 1911 г. – к‑р 10‑го арм. корп. Во время мировой войны С. командовал 10‑й армией, которая в феврале 1915 г. потерпела жестокое поражение от герм. генералов Эйхгорна и Белова, причем значит. часть ее, окруженная в Августовских лесах, сложила оружие. После этого С. был уволен в отставку и скоро умер.

Первая мировая война обозначила последний этап существования старой русской армии, привела к крушению императорской власти, а вместе с ней ее неотъемлемого атрибута - лейб-гвардии. Ход и итоги сражений крупнейшего на то время мирового конфликта, во многом оказались обусловленными профессиональной подготовленностью российской армии, что, в свою очередь, предопределялось в значительной мере степенью подготовки и боевым мастерством офицерского корпуса. В этом отношении представляет большой интерес изучение высшего командного состава лейб-гвардии Семеновского полка.

Стоит отметить, что критерием для оценки профессиональных качеств, полководческих способностей и боевого уровня для любого командира полка является отнюдь не количество одержанных побед, а, прежде всего, цена достигнутых успехов на «поле брани» - людские потери личного состава, и в особенности боевых офицеров. Таким образом, данный фактор представляет собой один из важнейших показателей боевой выучки и военных навыков офицерского корпуса русской армии в целом, и командиров войсковых частей в частности.

2 августа 1914 г. лейб-гвардии Семеновский полк, входивший в состав знаменитой «Петровской бригады», отправился на театр боевых действий во главе со своим командиром генерал-майором Свиты ЕИВ И.С. фон Эттером (1863-1936). «Ванечка» Эттер, как его называли однополчане, был типичным представителем гвардейского офицерства того времени, в котором сошлись все необходимые составляющие для успешной карьеры в русской гвардии: происхождение, материальная обеспеченность и внешняя представительность. Именно эти качества к началу Первой мировой войны продолжали играть главенствующую роль для гвардейского сообщества, часто в ущерб личностным профессиональным и боевым достоинствам человека, крайне необходимым в экстремальных условиях реальных боевых действий.

И.С. фон Эттер, командовавший полком с 22 ноября 1913 г., был реформаторского вероисповедания и происходил из дворян Великого княжества Финляндского. И.С. фон Эттер получил хорошее образование в Пажеском корпусе и окончил Николаевскую академию Генерального штаба по 2-му разряду. В 1913 г. он был произведен в генерал-майоры и взят в свиту Его императорского величества .

Таким образом, получив высшее военное образование, И.С. фон Эттер однако, не был ни причислен, ни переведен затем в Генеральный штаб. На должности командира полка он совершенно ничем не выделялся и никаких незаурядных способностей не проявил. На момент отправки полка на фронт И.С. фон Эттер в военных кампаниях России прошлых лет участия не принимал и реального боевого опыта не имел.

Штатное расписание гвардейского полка к 1 августа 1914 г. предполагала наличие в строю 1 генерала, 5 штаб-офицеров, 72 обер-офицера . Фронтовой состав лейб-гвардии Семеновского полка к этому времени насчитывал 77 офицеров: 1 генерал, 7 штаб-офицеров, 69 обер-офицеров .

Период его пребывания во главе лейб-гвардии Семеновского полка (до августа 1915 г.) ознаменовался одними из самых тяжелых, кровопролитных и, вместе с тем, победоносных сражений кампании 1914 г. Ключевым событием данного периода на Юго-Западном фронте, несомненно, являлась Люблинская операция. Она включала ряд стратегически важных сражений: встречные бои 20-23 августа у Владиславова-Кщоновского леса, бой под Уршулиным (24-27 августа) и бой у Кржешова 2 сентября 1914 г.

Офицерские потери полка за так называемые Люблинские бои с 20 августа по 2 сентября 1914 г. были весьма чувствительны. За весь указанный период боевых действий, по данным А.А. Зайцова 1-го полк потерял убитыми и смертельно ранеными 4 офицеров и ранеными 6 офицеров. Всего 10 офицеров . Таким образом, к 3 сентября 1914 г. в полку оставалось 67 офицеров, выступивших в составе полка на фронт 2 сентября 1914 г., то есть 87% от исходного числа.

Начиная с 3 сентября и по 9 октября полк не принимал участия в боях, а, в основном, перемещался походным порядком и в конечном итоге был переброшен в район Ивангорода, где с 10 октября развернулись кровопролитные бои.

Неудача атаки лейб-гвардии Семеновского полка и тяжелые потери, которые он понес, несмотря на упорство и героизм личного состава, по мнению А.А. Зайцова, заключалось в том, что «сидевший в глубоком тылу штаб нашей дивизии мало разбирался в обстановке». Жертв «можно было бы избежать». «Основная ошибка нашего командования, - как считал А.А. Зайцов, - однако, была в том, что мы старались бить австрийцев в лоб там, где они были сильны» .

Более жестко, откровенно и эмоционально выразил свою оценку указанным боевым действиям полка под Ивангородом капитан Ю.В. Макаров: «У нас зачастую великой кровью не покупали ровно ничего, - вспоминал он эти события. - Приказывали атаковать. И люди подымались и шли и валились и гибли сотнями, и не только без всякого успеха, но и без всякой надежды на успех» .

Солдатские потери достигали 40% численности батальона, особенно в 10-й и 12-й ротах . Капитан Ю.В. Макаров считал, что командир лейб-гвардии Семеновского полка генерал-майор И.С. фон Эттер тоже отчасти несет ответственность за бессмысленные жертвы полка, недостаточно энергично протестовавшего перед командованием 1-й гвардейской пехотной дивизией, положившись лишь на обещание ее начальника двинуть вместе с семеновцами лейб-гвардии Преображенский полк. Однако этого не произошло, и семеновцы атаковали в одиночку .

Доля вины И.С. фон Эттера возрастает и становится более очевидной относительно действий командира лейб-гвардии Преображенского полка: «За этот промежуток времени, Семеновский полк ходил в ночную атаку. Начальство хотело, чтобы наш полк пошел в такую же атаку, и командиру полка стоило больших усилий уговорить штаб дивизии отказаться от этой затеи», - отмечал современник . Таким образом, И.С. фон Эттеру, как командиру полка не хватило настойчивости, чувства ответственности, умения отстаивать свою точку зрения, показать и доказать, основываясь на собственных военных знаниях и понимании всей сложившейся ситуации, приводя необходимые значимые доводы, показать вышестоящему командованию нецелесообразность данной атаки.

В боях 10-11 октября 1914 г. под Ивангородом в лейб-гвардии Семеновском полку было убито и ранено около 1000 солдат и унтер-офицеров. Кроме того, полк потерял убитыми 5 офицеров (в том числе 3 командира роты) и ранеными 9 офицеров. Всего - 14 офицеров выбыли из полка. Правда, 13 октября своим боевым успехом в бою у Чарного Ляса, с захватом нескольких пулеметов и австрийским командиром батальона, 1-й батальон полка в какой-то мере компенсировал урон 10-11 октября. Впрочем, сам А.А. Зайцов вынужден признать, что сам бой и успешное его завершение были результатом счастливого недоразумения и случайными, а не запланированным. «Наш 1-й батальон попал не в ту деревню, - пишет автор-семеновец, - в которую он был направлен» .

Таким образом, безусловный крупный боевой успех не свидетельствовал о тактическом мастерстве командования полка, о его высокой профессиональной подготовке как командира соответствующего уровня.

К 26 ноября 1914 г. боевой состав лейб-гвардии Семеновского полка насчитывал 52 офицера и 3840 штыков . За всю кампанию 1914 г. лейб-гвардии Семеновский полк потерял убитыми, смертельно ранеными, ранеными, контуженными и больными всего 36 офицеров. 19-22 февраля 1915 г. состоялись особенно кровопролитные бои под Ломжей. На это число в полку насчитывалось 2754 штыка и 53 офицера. А к 19 июля 1915 г. их число не превышало 1913 и 35 соответственно. К концу августа 1915 г., то есть к моменту ухода И.С. фон Эттера с должности командира полка, число боевых офицеров сократилось до 28 .

Таким образом, ход сражений первого года войны и их итоги выявили слабые стороны боевой подготовки фронтового офицерства полка, и, прежде всего, низкие боевые качества генерал-майора И.С. фон Эттера как командира полка. Он фактически потерял управление полком и ход боя под Кжешувом, и победа, одержанная полком в этом бою, никак не были связаны с его командованием. Огромные, порой бессмысленные, потери кадрового состава, не исключая ошибок высшего дивизионного командования и факторов иного рода (природно-климатические и др.), стали прямым следствием не очень высоких полководческих качеств командира полка, его слабого ориентирования в боевой обстановке и неумения оценивать ситуацию в целом.

После И.С. фон Эттера в командование полком вступил генерал-майор (к моменту назначения полковник) С.И. Соваж (1875-1916). Ю.В. Макаров так описывает его служебную карьеру: «В девяностых годах он кончил Александровский (Пушкинский) лицей, выдержал офицерский экзамен и поступил корнетом в «Кирасиры Ее Величества» (синие). Потом Академия Генерального штаба и Японская война. Затем какая-то штабная должность при штабе войск Петербургского Военного Округа» . Таким образом, Соваж не был коренным семеновцем, однако получил высшее военное образование (при этом, окончив Академию по 1-му разряду, был причислен к Генеральному штабу) и имел реальный опыт военных действий, что было безусловным плюсом к оценке его боевого уровня.

Несмотря на то, что за все время пребывания С.И. Соважа на должности командира (до мая 1915 г.) полк не принимал активного участия в боевых действиях, нужно отдать должное этому человеку за большую работу по восстановлению фронтового состава полка и повышению его боевого уровня: «Сразу же по приезде Соваж сформировал Учебную команду… В ротах начались курсы стрельбы… Где только можно, он устраивал двухсторонние маневры с длинными и довольно утомительными переходами… По нескольку раз в неделю Соваж устраивал офицерские занятия, тактические и топографические. Всех офицеров он посадил на лошадей и даже иногда самолично «гонял смену» .

К 22 сентября 1915 г. боевой состав лейб-гвардии Семеновского полка насчитывал 23 офицера и 1621штыков. Однако, уже к концу командования С.И. Соважа эти цифры выросли до 58 офицеров и 3602 штыков . И в этом, несомненно, была главная заслуга командира полка, энергично наладившим отправку маршевых рот пополнения.

Подводя итог командования полком И.С. Соважа, Ю.В. Макаров отмечал: «Те из офицеров, которые умудрились сохраниться с начала похода, - таких было уже немного, - вспоминая Эттеровские времена, радовались, какого мы себе, наконец, заполучили командира. И действительно, перебери всю Российскую армию, трудно было найти лучше, а главное более к нам подходящего. Думали так, коли не убьют его летом, то под его командой будем мы драться хорошо, удачно и умно. Храбрых командиров было не занимать стать. Умных и знающих было мало» .

В июне 1916 г., «после трагической и нелепой смерти Соважа» , последним командиром лейб-гвардии Семеновского полка, назначенным царем, стал генерал-майор П.Э. Тилло (1872-1931).

П.Э. Тилло был реформаторского вероисповедания, происходил из дворян Санкт-Петербургской губернии и был потомственным офицером, сыном генерал-лейтенанта Э.И. Тилло. Его образование завершилось окончанием Пажеского корпуса по 1 разряду , то есть высшего военного образования, и что еще хуже, желания его получить у П.Э. Тилло не имелось. «Ни в какие академии не ходя, он монотонно и лениво протянул лямку 24 года в своем полку», - писал Ю.В. Макаров. Не имея опыта военных кампаний П.Э. Тилло, вышел на войну вторым старшим штаб-офицером лейб-гвардии Преображенского полка в чине полковника . Таким образом, на должность командира полка был вновь назначен не коренной семеновец, и к тому же человек, который не мог похвастать ни боевым опытом, ни заслуженными наградами, ни соответствующими высшему военному образованию знаниями. Это означает, что профессиональная подготовка П.Э. Тилло не соответствовала занимаемой им должности.

Данная личность сразу же нашла негативные отклики среди однополчан: «Но если Соваж получил от своих предков «острый гальский смысл» и много французской живости, - отмечал в своих воспоминаниях Ю.В. Макаров, - то П.Э. Тилло от своих не унаследовал ровно ничего. По характеру и по натуре это был типичнейший «хохол», ленивый и невозмутимый. Самое излюбленное его времяпрепровождение было лежать на бурке у себя в палатке, в блиндаже или в землянке, смотря по тому, где ему быть полагалось, и курить» . Отмечая спокойствие и невозмутимость генерал-майора П.Э. Тилло, что условно можно причислить к военным качествам офицера, но ни в коем случае не к определяющим критериям полководческого дарования командира полка, тот же Ю.В. Макаров указывает на абсолютную безынициативность нового командира, и в какой-то мере даже его равнодушие к происходящим вокруг событиям и гибели подчиненных ему людей: «Когда ему надоедало читать и «отдыхать лежа», он занимался ловлей мышей в мышеловку и на стене в землянке отмечал крестиками количество жертв» .

Все это бездействие командира происходило на фоне бессмысленных атак доблестного лейб-гвардии Семеновского полка под Луцком (июль-август 1916 г.), на Стоходе 15-го июля, под Велицком 26-го июля, бесследно стиравших последние остатки офицерского состава лучших войсковых частей в истории царской армии.

К 29 августа 1916 г. боевой состав лейб-гвардии Семеновского полка исчислялся 49 офицерами и 3651 штыком К 1 ноября 1916 г. их количество составляло 42 и 3395 соответственно . При этом пополнение лейб-гвардии Семеновского полка происходило очень медленными темпами. С июля по ноябрь 1916 г. в составе 10 маршевых рот (42-51) в полк прибыло всего 9 офицеров , в то время как к 1 ноября 1916 г. нехватка офицеров в полку составляла почти 50 %. В Приказе № 129 по 1-й гвардейской пехотной дивизии от 24 октября 1916 г. отражена оценка состояния пребывающих пополнений: «6 офицеров и 1491 нижний чин оказались подготовленными удовлетворительно» . Данное обстоятельство в определенной степени было «заслугой» командира полка: «П.Э. Тилло неукоснительно лежал в своей землянке на бурке и, будучи поклонником закона сбережения энергии, проявлял минимум деятельности» . Из 42 офицеров боевого состава лейб-гвардии Семеновского полка на октябрь 1916 г. лишь 16 состояло в списках мирного времени .

Таким образом, судьба многих солдат и офицеров лейб-гвардии Семеновского полка на протяжении 1914-1917 гг. во многом оказалась в зависимости от людей с различным уровнем профессиональной и боевой подготовки. В самые решающие и тяжелые моменты ключевых сражений должность командира полка занимали люди с недостаточными военными знаниями и не обладавшие необходимыми полководческими и личностными качествами.

В заключение хотелось бы отметить, что, несмотря на рассмотренные выше обстоятельства слабой профессиональной подготовки и низкого боевого уровня высшего командного состава, лейб-гвардии Семеновский полк, обильно «поливая» поля сражений кровью своих солдат и офицеров, до последнего продолжал гордо нести статус элиты вооруженных сил Российской империи, не запятнав трусостью и изменой свою многовековую полковую историю.

Эраст Николаевич Гиацинтов. Август 1914. Царское Село.

К 101 годовщине начала Первой Мировой Войны публикуем воспоминания очевидца событий. Получение Эрастом Николаевичем Гиацинтовым офицерского звания совпало с началом Первой Мировой Войны, и он молодым офицером сразу отправился на фронт.

Позже, в эмиграции, уже сделавшимся достаточно востребованным учёным-химиком, он оставил аудиоленту, где надиктовал свою жизнь, завещание потомкам. Эраст Николаевич гордился, что воевал в Русской армии против большевиков под руководством Врангеля, а до этого служил в императорской армии России, прошёл всю Первую Мировую Войну начиная с самого её начала и до большевистского переворота. Воспоминания Эраста Николаевича хорошо и достаточно объективно описывает то время, передавая всю атмофсферу происходящих в России потрясений с точки зрения патриота и офицера, чем и ценно это повествование.

Нас изображают, как каких-то извергов или как святых. Всё это чушь. Мы никогда не были ни теми, ни другими.

Эраст Николаевич Гиацинтов.

В мае месяце 1914 года мы, как обычно, выступили в лагерь, не предполагая, в какой роковой год мы это совершили. Кажется, в конце июня получено было известие, что в Сербии убит эрцгерцог Фердинанд, наследник австрийского престола, сербом Гаврилой Принципом. Ну, все заволновались, стали гадать, что будет. И так как все ожидали войны с Германией и Австрией, то были уверены, что это дело так просто не пройдет, и, конечно, негодовали против дипломатов, которые могут устранить все это мирным путем. Но мы не предполагали, к какой катастрофе эта война приведет Россию!

Нас не отпустили в июле месяце, как обычно, а 12 июля в барак (я тогда находился в бараке старшего класса, где вывешивались каждый день сведения, сколько дней осталось до производства в офицеры, то есть до 6 августа) вбежал офицер и закричал: "Ставьте ноль! Ставьте ноль! Сейчас едем к церкви Преображения, где будете произведены в офицеры". Ну, переполох был, конечно, невероятный. Старший класс отправился в Преображенскую церковь, а мы, средний класс, так как младший класс уже был отправлен в отпуск, стали думать, что будет теперь с нами. Вернулись юнкера старшего класса уже подпоручиками, а мы были оставлены на третий лагерный сбор и отпуска не получили в этом году. Третий лагерный сбор мы проходили, подготавливаясь к офицерскому званию, которое должны были получить.

Перед самой войной, в начале июля, Россию посетил французский президент Пуанкаре. На 10 июля был назначен смотр всем войскам, училищам, которые были в Красном Селе и отбывали лагерный сбор. Конечно, этого парада забыть я не могу. Было собрано очень много войск - пехота, кавалерия, артиллерия. Были все в формах походных, то есть все одинаково одеты в рубашки цвета хаки. На фоне этого однообразия очень выделялись два пятна: Гвардейский экипаж, который был одет в белые рубашки с отложными синими воротниками, и 4-й батальон Стрелков Императорской фамилии, которые были в своих традиционных малиновых рубашках. Начался объезд всех войск. Государь ехал верхом, а Государыня с Пуанкаре и наследником цесаревичем ехали в коляске. Конечно, как всегда, перед Государем склонялись знамена и штандарты - это удивительно красивое зрелище. Мы были все в конном строю, Государь проезжал мимо нас. Мы держали шашки "на караул" (это те, которые не попали в конный расчет, а были в пешем строю). Потом обычным порядком мы проходили мимо Царского валика, на котором кроме царской фамилии был Пуанкаре, одетый в черный фрак, но с Андреевской голубой лентой, которую ему пожаловал Государь Император. Шествие было очень длинное.

* Т. е. производства в поручики через 3 года..- В. Б.

После отъезда Пуанкаре, 19 июля, была объявлена война. Нашему, старшему уже, классу было объявлено, что мы остаемся на третий дополнительный лагерный сбор для того, чтобы научиться ведению стрельбы и прочим тактическим наукам. Было у нас восторженное настроение. Мы все рвались на фронт как можно скорей для того, чтобы положить свою жизнь за нашего Царя и за наше Отечество. Многим, к сожалению, это удалось. Около 50 процентов моих сверстников по училищу были убиты или тяжело ранены и умерли от ран.

Я попал в 3-ю гренадерскую артиллерийскую бригаду и был назначен во 2-ю батарею. Помню, как сейчас, день 24 августа 1914 года, когда мы из Петербурга, куда нас перевезли за сутки перед этим, поехали в Царское Село для призводства в офицеры. Временно исполняющий должность начальника училища полковник Бутыркин приказал нам надеть отпускную форму, мы все были в шпорах и этим "нарезали михайлонов" (Михайловское училище. - В. Б.), которые были в строевой форме, то есть большая часть из них была без шпор, так как шпоры были присвоены только в отпускное время. А в строевое время шпоры носили только портупей-юнкера и фейерверкера. Так как великий князь Алексей Николаевич был зачислен в списки нашего училища и носил даже форму старшего портупей-юнкера, наши фельдфебеля 1-й и 2-й батарей вместе с начальником училища, вернее - исполнявшим его должность полковником Бутыркиным поехали в Александровский дворец, где поднесли букеты Императрице и великим княжнам, и потом в карете важно вернулись и перед строем вышли из карет, заняли соответствующие места. Зависти "михайлонов", то есть Михайловского училища, не было границ. Во-первых, мы все были в шпорах. А во-вторых, наши фельдфебеля представились великим княжнам и Государыне Императрице! Вышел через некоторое время на крыльцо Екатерининского дворца Государь Император. Он произнес короткое слово, поздравил нас с производством в первый офицерский чин и заключил это словами: "Служите мне и служите России". И на его чудных глазах появились слезы: он знал, что большинству из нас предстоит смерть на ратном поле.

Мы надели приказ (под погон. - В. Б.), который раздавался каждому юнкеру, о производстве в офицеры и после завтрака в Екатерининском дворце пошли на Царскосельский вокзал и поехали в Петербург в юнкерской форме, с приказом под погоном. И все железнодорожные служащие и встречные офицеры приветствовали нас, жали руки и поздравляли с производством в офицеры. Так мы и прибыли в наше училище, надели офицерскую форму и разъехались по домам до вечера.

В офицерской форме я пошел к своей умирающей сестре Вере, чтоб показаться ей в новом виде. Но, к сожалению, она в ту же ночь скончалась. Это, конечно, очень омрачило мою радость и радость моих родителей в том, что я кончил училище и вышел в хорошую часть.

Мы как-то вообще за этот день сделались более взрослыми. Мы поняли, какой на нас лежит теперь долг и что мы будем командовать солдатами, которые будут беспрекословно выполнять наши распоряжения. Это, конечно большая тяжесть, которая легла на плечи 19-летнего юноши.

Великая война. Юго-Западный фронт

Моя часть находилась на Юго-Западном фронте, так что мне пришлось ехать через Киев. В Царском Селе провожал меня до вокзала отец. Мать же чувствовала, что она не может после смерти дочери посылать на фронт своего четвертого сына, самого младшего.

Весело мы доехали до Москвы, где, конечно, я не преминул (посетить. - В. Б.) дом дяди Володи, чтобы повидать еще раз Софочку перед возможной разлукой навсегда. Они меня провожали, и дядя Володя, и тетя Лиза, и Софочка, на вокзал, где мы сели в специальный вагон, который был предоставлен вновь произведенным офицерам.

В Киеве мы оставались очень коротко - несколько часов. После чего поехали по своим местам. Доехали до последней станции, где нужно было пересесть на крестьянскую телегу и искать свою батарею.

Прибыл я не помню уже какого числа августа (или может быть, самое начало сентября 14-го года) и явился в штаб бригады. Командовал нашей бригадой генерал-майор Илькевич. Он меня назначил во 2-ю батарею, которую спустя сутки я нашел на позиции. И мне казалось первое время, что кроме нашей гренадерской дивизии вообще никто не воюет. Не было никаких сведений о соседях ни справа, ни слева. Иногда возникали перестрелки, но серьезный бой, первый, в котором я участвовал, произошел 24 сентября 1914 года.

Так мы бродили по Галиции, испытывая всякие неудобства, так как оторвались от своих обозов. Никакой пищи у нас не было, кроме того, что мы покупали у местного населения. Главным образом это были гуси, которых мы должны были есть без соли, так как у населения соли не было, и без хлеба. Довольно отвратительная пища, но пришлось довольствоваться этим. Крестьяне галицийские к нам относились очень хорошо, так как считали нас своими братьями по вере.

И так длилось до октября. В октябре, наконец, перебросили нас на север, на реку Вислу под Новой Александрией. И там я получил первое самостоятельное боевое крещение. Мне было приказано выдвинуть орудия на самый берег Вислы для того, чтобы сбить понтонный мост, который, как мы ожидали, передвинут австрийцы через Вислу, чтобы атаковать наши позиции.

Я прибыл на берег Вислы, обследовал всю местность, поставил орудия и стал тщательно ждать появления австрийцев. Но они не показывались. 13 октября мы сами перешли через Вислу по понтонному мосту. Лошадей вели в поводу, кругом рвались снаряды, шрапнели и гранаты красно-белые - это отличительный признак австрийских снарядов. Перешли на тот берег и застали довольно печальную картину: 70-я второразрядная дивизия отступала в довольно большом беспорядке, а с ними вместе уральские казаки. Мы заняли позицию на ночь, это было, очевидно, 12 октября, потому что самый главный бой был 13 октября, и открыли огонь по австрийским позициям. На следующий день рано утром, после соответствующего артиллерийского огня наш доблестный Фанагорийский гренадерский генерал-фельдмаршала Суворова (его любимый!) полк пошел в атаку и сбил венгров, которые защищали предместье реки Вислы. Фанагорийцы очень много потеряли солдат и офицеров. Я, как сейчас, помню полковника Джешковского, у которого снарядом был сбит эфес его шашки и весь плащ пронизан шрапнельными снарядами (осколками. - В. Б.). Место боя, в которое мы вошли после того как венгры отступили, было покрыто трупами русских, фанагорийцев, и венгров, которые были очень доблестными солдатами. Все они погибли в штыковом бою, но наши фанагорийцы одержали победу, и мы двинулись вперед, на запад, по направлению к городу Кракову.

С беспрерывными боями, иногда мелкими, иногда более крупными, мы к ноябрю дошли до Кракова. Оставалось до самого города 12 верст. По нам били из очень крупных орудий - крепостная австрийская артиллерия до 12-дюймовых снарядов включительно. Когда летит такой снаряд, кажется, что летит прямо вам в голову поезд - такой шум и свист, и разрыв, конечно, совершенно потрясающий. Воронки колоссальные.

Получил я тогда еще более важное назначение. Одна рота 12-го гренадерского Императора Александра III Астраханского полка подверглась фланкирующему огню трех пулеметов, которые были очень хорошо замаскированы и их очень трудно было отличить. Дело это происходило в лесу, и меня отправили передовым наблюдателем - до самого окончания войны. Только иногда приходилось находиться на самой батарее. Передовой наблюдатель обыкновенно должен был сидеть в пехотных цепях, и это считалось опасным делом. Придя туда, в роту, я никак не мог сразу открыть, где находится это пулеметное гнездо. Пришлось выдвинуться перед цепями, и тогда только я с точностью установил, где это пулеметное гнездо находится. Таким образом, я лежал между двумя цепями: сзади были наши, а впереди - австрийские.

На этом наблюдательном пункте я провел три дня, возвращаясь на батарею только с наступлением темноты. В конце концов удалось нащупать это гнездо и огнем нашей батареи его уничтожить. За это меня начальник артиллерии полковник По-зоев представил к ордену Святого Георгия 4-й степени, но командир бригады это представление отклонил, решив, что я "слишком молод". И получил я только Станислава 3-й степени с мечами и бантом.

После 10-дневных ожесточенных боев на подступах к городу Кракову (и крепость того же названия была) в одно прекрасное утро - не то 10-го, не то 12 ноября, мы проснулись и вдруг увидели, что перед нами никого нет: австрийцы отступили в крепость. Мы уже готовились подойти ближе и занять как крепость, так и город Краков. И вдруг совершенно неожиданно для нас получили приказ из штаба армии о том, что мы должны отступать. Это нам показалось совершенно немыслимым, потому что мы достигли таких колоссальных успехов (пройти от Вислы до Кракова - это не одна сотня верст, и все время с победами!), и вдруг, когда мы уже накануне взятия города, получаем приказ вместо наступления - отступление! Оказывается, как мы вскоре узнали, истощился запас снарядов...

Если мне не изменяет память, то только к концу декабря или, может быть, даже в начале января 1915 года мы остановились на позиции на реке Ниде, севернее Барановичей. Бара-новичи - местечко, в котором располагалась Ставка великого князя Николая Николаевича, так называемого Верховного Главнокомандующего русскими армиями - что было неправильно, так как Верховным мог быть только Государь и никакой великий князь не мог претендовать на это звание.

К великому князю Николаю Николаевичу я всегда чувствовал большую антипатию. Очень высокого роста, носящий всегда форму лейб-гвардии Гусарского Его Величества (полка. - В. Б.), с большим плюмажем на меховой шапке, он был необыкновенно груб, резок и очень строг. Это был совершеннейший антипод великого князя Константина Константиновича, которого мы, юнкера, кадеты и офицеры, обожали в полном смысле этого слова. У великого князя Николая Николаевича все черты характера были совершенно противоположные. Во-первых, нужно сказать, что он был большой интриган. Он не очень почтительно относился к Государю и хотел играть роль и как будто даже претендовал на то, что он может заменить Государя и быть Николаем III. Не знаю, насколько это верно, но твердо убежден и знаю по источникам, которые я теперь прочел, что он участвовал в заговоре дворцового переворота вместе с нашими левыми деятелями, среди которых главную роль играли Гучков, Милюков, Керенский, князь Львов и, к сожалению, наш генералитет, включая даже генерал-адъютанта Алексеева, хитрого, косоглазого генерала, очень умного, хорошего стратега, но абсолютно не верноподданного. Великий князь Николай Николаевич и его брат Петр Николаевич были женаты на черногорских принцессах - Милице и Анастасии Николаевнах.

Наследник престола цесаревич Алексей Николаевич был болен гемофилией. Это болезнь, когда кровь утрачивает свойства свертывания, так что малейший порез может оказаться роковым. Эта болезнь передается наследственным путем по женской линии. Началась от английской королевы Виктории. Государыня Александра Федоровна и испанская королева передали эту болезнь своим старшим сыновьям. Каждый раз, когда наследнику становилось плохо и он делал себе какой-либо ушиб, получалось внутреннее кровоизлияние, и это доставляло ему неимоверные страдания. Никакие специалисты - ни русские, ни заграничные не могли его излечить и не могли прекратить его боли. Но стоило появиться Распутину во дворце или даже просто ответить на телеграмму телеграммой, как наследнику становилось: лучше. Поэтому я не понимаю, как можно обвинять Императрицу и Царя в привязанности к Распутину. Но все слухи о том, что Распутин имел какое-то влияние на государственные дела - это все, по-моему, вздор, распространявшийся левыми.

Все ограничивалось тем, что жадные до титулов, чинов и орденов сановники и всякие проходимцы обращались к Распутину за помощью или за протекцией, и Распутин писал безграмотные записки Императору или Императрице. Все это было сильно преувеличено, но, конечно, раздувалось высшим светом. И в конце концов было решено покончить с Распутиным. Это ужасное преступление было совершено при участии великого князя Дмитрия Павловича (который, правда, физическим убийцей не был) депутатом правого крыла Пуришкевичем и молодым князем Феликсом Юсуповым, который, неизвестно почему, на фронт так и не попал и пороху не нюхал. Так называемая "распутинщина" раздувалась и высшим светом, и Государственной Думой, в особенности ее левыми депутатами, и этот яд сплетен и всяких злостных выдумок захватил весь Петербург, начиная даже с благожелательных монархических кругов, и оттуда распространился по всей России. Главными противниками Распутина были великие княгини Анастасия и Милица Николаевны, которые, конечно, сильно влияли и на мужей - Николая Николаевича и Петра Николаевича. Так что Николай Николаевич, будучи Верховным Главнокомандующим, даже позволил себе такую фразу, когда Распутин захотел явиться в Ставку: "Если приедет, то я его повешу".

Ну, это отвлечение мое ввиду того, что я много сейчас читаю по этому поводу всяких воспоминаний, а сейчас опять вернусь к описанию своей фронтовой жизни.

Итак, мы начали отступление от Кракова, ожидая его взятия и победоносного движения дальше, вперед, в глубь Австрии и Германии. А вместо этого пришлось вкусить чашу горького отступления. Само по себе отступление деморализующе действует на психику войск. Вы бесконечно идете днем и часто ночью без ночлега - поздней осенью и ранней весной, ночуя то на снегу, то под дождем. Бескормица, лошади истощены до последней степени, люди также. Но на людей вообще обращалось внимания гораздо меньше, чем на лошадей. Главное - чтобы лошади были сыты и чтобы они могли тянуть орудия и двигать нас вперед.

Таким образом прошли конец осени и начало зимы. Наконец, в 1915 году, все время отступая и часто вступая (в столкновения. - В. Б.) с противником, наседавшим на нас, в арьергардных боях, мы очутились не то в январе, не то в феврале, не помню, на реке Ниде, севернее Барановичей. Остановились мы на зимних позициях, окопались, сделали землянки для солдат и для офицеров. Около коновязи построили даже баню, в которой можно было хорошенько помыться и привести себя в полный порядок.

Начались будничные дни фронтовые. А фронтовые дни на зимних стоянках, или вообще на каких-либо стоянках, это тяжелая работа. Каждый офицер по очереди должен был идти на батарею, на наблюдательный пункт, который оставался и днем и ночью под руководством дежурного офицера. Менялись эти дежурства, выходили мы из офицерской землянки, шли частью по верху окопов, частью по ходам сообщений, когда усиливался обстрел неприятеля, и там, на наблюдательном пункте, проводили 12 часов, пока приходила смена. В этом отдыхе в офицерской землянке, конечно, ничего не было того, что рассказывают. Спиртные напитки доставлялись нам чрезвычайно редко, и никакого пьянства не было. Зато процветала игра в карты. Играли в преферанс, винт, коммерческие игры, но иногда являлась молодежь с соседних батарей - тогда играли в "железку", или, иначе, - в "девятку". Проигрывали деньги, но на деньги играют только на наличные, а наш казначей никаких авансов в счет жалованья нам не выдавал. Кормили хорошо как солдат, так и офицеров. Солдатскую пробу приносили в офицерскую землянку, где, начиная с командира батареи и кончая самым младшим офицером, все должны были пробовать, чем кормят наших солдат. Еда была вполне хорошая. Единственно, в чем мы нуждались, - это в снарядах, - часто нечем было стрелять по очень хорошо видимой и достижимой позиции противника. Так проходила наша однообразная жизнь: днем, когда было спокойно, мы проезжали наших лошадей, чтобы они не застаивались. Я получал от родителей очень много книг, так что чтения у меня и моих друзей-батарейщиков было вполне достаточно. Бывали перестрелки, в которых мы принуждены были молчать из-за недостатка снарядов. Я помню, как один раз, 1 марта 1915 года, как раз когда я был дежурным офицером по батарее, по нам был открыт сильный артиллерийский огонь из трех батарей, причем одна из них была тяжелая - 6-дюймовая. Стреляли они замечательно, попадания были блестящие - все рвалось вокруг батареи. Но мы должны были молчать, так как было запрещено стрелять и разрешалось только в случае крайней необходимости, то есть атаки неприятельской пехоты. Застала меня эта стрельба в офицерской землянке, которая была выкопана на самостоятельной батарее специально для ночлега дежурного офицера. Услышав первые разрывы, я, конечно, выскочил из этой землянки и направился к телефону, вернее - к телефонной землянке, чтобы доложить командиру батареи о том, что наша батарея подвергается усиленному обстрелу. Не успел я дойти до телефонного окопа, как меня позвал стоявший снаружи и прикрывавшийся только щитом орудия наводчик 1-го орудия, которого я и сейчас, конечно, не забуду. Его фамилия была Мальчик. Он что-то меня спросил, и... в это время 6-дюймовый снаряд попал в самую телефонную землянку. И, конечно, все, кто там были, были убиты. Не задержи меня этот Мальчик каким-то пустым совершенно вопросом, я бы погиб в тот день со всеми остальными.

К весне боевая обстановка становилась все более и более оживленной. Чаще трещали пулеметы и орудийная стрельба, в особенности со стороны немцев, так как у нас все еще был сильный недостаток снарядов. Это не позволяло нам отвечать соответствующим образом на огонь немецких батарей. Так пришла весна 1915 года, которая нам, кроме огорчения, ничего не принесла. Немцы стали снова наседать, снарядов у нас по-прежнему было очень мало, отпускали их, как в аптеке, - по столовой ложке, причем со строгим наказом стрелять только в крайних случаях. Это очень действовало на нашу психику, и под давлением немецких войск нам пришлось продолжать отступление. Главнокомандующим продолжал оставаться великий князь Николай Николаевич, который, как я считаю, был более французом, чем русским, - потому что он мог пожертвовать русскими войсками совершенно свободно только с той целью, чтобы помочь французам и англичанам.

Во время этих отступательных боев осталось у меня особенно в памяти 13 июля, которое в приказе по всем войскам Русской армии называлось "бой сибирских гренадер". Командовал этим полком полковник Токарев, который в том же бою и был убит. Я был на батарее, так как командиром батареи был выбран очень удачный наблюдательный пункт, который не требовал вспомоществования передового наблюдателя. Неприятельская артиллерия нащупала нашу батарею, и мы попали под огонь четырех батарей, причем одна из них была 6-дюймовая, одна - 42-линейная и две 3-дюймовые. На батарее был ужас: снаряды рвались, но в этот день нам было приказано открыть огонь, так как очень теснили Сибирский гренадерский полк, который был в арьергарде и прикрывал отступление главных сил. Мы потеряли очень много людей. Я в этом бою был ранен в руку, в грудь и разрывом тяжелого снаряда очень сильно контужен. Но, отлежавшись немного в окопе, я не эвакуировался, а остался в строю.

Так, ведя все время арьергардные бои, наша дивизия продолжала отступать вместе со всей Русской армией. Конца-края, казалось, этому не было. Не помню - не то в августе, не то в сентябре получили приказ о том, что Государь Император принял на себя верховное командование всей русской армией, а великого князя Николая Николаевича отослали на Кавказ наместником Государя на Турецкий фронт (Кавказский). Нужно подчеркнуть, что Государь принял на себя эту тяжелую ответственную обязанность Главнокомандующего всей Русской армией не в момент побед, когда, бы он мог украсить свою голову лавровым венком, а как раз в самое тяжелое время, когда не было ни снарядов, ни пополнений хорошо обученных. Кадровая армия к концу, или вернее, к осени 1915 года превратилась совершенно во что-то другое. Пехотные полки потеряли почти всех кадровых офицеров, унтер-офицеров, а также и солдат и пополнялись запасными частями, которые, конечно, были далеко не так хороши, как кадровые войска. Артиллерия и кавалерия сравнительно хорошо сохранились. Были кадровые офицеры и унтер-офицерский состав, которые возвращались из тыла по излечении ран, таким образом, наша артиллерия и кавалерия представляли собою дисциплинированную воинскую часть. В пехоте нередки были случаи, когда не только ротами, но и батальонами приходилось командовать прапорщикам, которые не имели достаточной военной подготовки и выпускались в офицеры после 4-месячного курса. Это, конечно, не способствовало боевому духу. И вот в такое время Государь взвалил на свои плечи эту непосильную задачу.

И... произошло в полном смысле этого слова чудо! Мы вдруг остановились и встали уже на зимние позиции. Стали поступать снаряды, винтовочные, пулеметные патроны в достаточном количестве, и наш фронт ожил. Как я говорил, фронт после этого остановился. К нам стало поступать в большом количестве военное снаряжение и пополнение людьми. Возвращались офицеры после излечения от ран. И фронт, вернее, армия приобрела свою боеспособность.

Совершенно непонятно, почему петербургские круги, Дума и все прочие либеральные элементы так восстали против принятия на себя Государем главного командования армией. Для нас, фронтовиков, это было совершенно непонятно. Мы это приняли как должное: Государь должен командовать нами, а не какой-нибудь великий князь, хотя бы он и принял на себя пост Верховного Главнокомандующего. Армия окрепла, остановилась на своем месте, окопалась, и начался 1916 год. Снарядов у нас было хоть отбавляй. Мы были готовы совершить окончательное наступление и сокрушить Германскую империю.

В этом году мне пришлось принять участие в действии, которое предпринял наш бессмертный герой, Фанагорийского полка поручик Бахмач. На другом берегу реки стояла изолированная ферма, в которой засели немецкие разведчики или, может быть, даже взвод или два, и сильно беспокоили наши цепи. Мы решили вывести орудия ночью и на рассвете обстрелять прямой наводкой этот изолированный дом, как он назывался по польски - фольварк, и после обстрела, когда уже не можно быть оказано никакого сопротивления, поручик Бахмач должен был ворваться в этот дом и, захватив уцелевших немцев, привести их к нам.

Эту миссию возложили на меня. Ночью мы выехали на позицию, которая была в лесу, и как только начался рассвет, я открыл огонь по этому дому прямой наводкой. Произведя приблизительно 20 выстрелов гранатой и шрапнелью, поручик Бахмач переправился через реку, ворвался в дом, взял уцелевших немцев и вернулся обратно. Конечно, в скором времени по нашему орудию открылся бешеный огонь всех близлежащих немецких батарей. Я отвел всех своих солдат, так как сопротивляться батарейному (огню. - В. Б.) одному орудию было невозможно. Отвел их на несколько саженей от снарядов, и мы под градом разрывающихся гранат и шрапнелей выступили вперед. Миссия была выполнена на сто процентов!

Ночью мы благополучно привезли орудия обратно на батарею. Вот это яркий такой бой на зимних позициях, когда жизнь течет необычайно однообразно. Пили массу чая, так как других напитков никаких не было. И целый день денщики держали кипяток наготове и каждую почти минуту кто-нибудь требовал, чтобы ему подали чаю. Так прошла зима (1915- 1916 г. - В. Б.) годов.

В 1916 году весной мы выдержали бой на Стоходе, это очень болотистое место. А остальное время летом все время шли бои, причем мы уже не отступали, а очень часто наступали. Должен сказать, что в конце 1915 года у меня оказался аппендицит. Страшно болел живот, и никакие средства нашего дивизионного врача не помогали. Отправили меня в полевойгоспиталь, где установили, что воспаление слепой кишки в полном разгаре.

Эвакуировали меня в Петербург, но через Москву. От острого припадка я уже оправился, и тут, на квартире у московских Гиацинтовых, я встретился с каким-то военным врачом по фамилии Салтанов. Он меня осмотрел и подтвердил диагноз о том, что аппендицит, и надо его вырезать. Ну, а я все-таки несколько дней пробыл в Москве. И вот как-то еду на извозчике с Софочкой, и она мне сказала, что собирается выходить замуж. Ну, я никакого вида не показал, а потом узнал, что мне на войну не хотели сообщить эту новость, потому что боялись, что подставлю нарочно свою голову от огорчения. Но ничего не случилось: я был к этому готов и знал, что никогда она моей женой быть не может.

После этого я приехал в Петербург, где под Новый год мне сделали операцию. Отец меня устроил в прекрасный частный лазарет голландского посла. Его дочери были сестрами милосердия, и мы там проводили очень удобно и хорошо время. А лазарет был чисто офицерский. На новый год все офицеры получили от посла серебряные портсигары в подарок, и те, кто уже не соблюдал диету, пили шампанское и чувствовали себя совершенно как дома.

Выписался я из лазарета и пробыл некоторое время дома, так как на фронте все было тихо и полагался месячный отпуск после операции. Потом я вернулся на фронт, причем приехал, как к себе домой. Встретил меня кучер, расспрашивал я его об офицерах, о лошадях, какие батарейные новости - попал снова в привычную обстановку.

Фронт все более и более оживлялся. Снарядов у нас было очень много, так что никакого отказа в открытии огня, как это было в 1915 году, не было. Открывали ураганный огонь по требованию любого пехотного прапорщика, которому казалось, что ночью происходит какое-то оживление, похожее на наступление немцев. И жизнь текла нормальным образом. Дежурства на батарее, дежурства на наблюдательном пункте, хождение на передовой наблюдательный пункт, обследование позиций противника. Вечером, когда стемнеет, - карточная игра. Вот так спокойно, по-рабочему, течет жизнь на фронте, и не надо думать, что фронт - это что-то такое особенно героическое и что там только и думают о том, чтобы совершить какой-нибудь подвиг.

Каждый день, когда это было возможно, мы проезжали наших лошадей. Ездили, конечно, недалеко, чтоб во всякую минуту можно было вернуться на батарею и занять свое место. И я напрыгивал своего Нарцисса, так назывался мой конь. Он был гнедой, с белой лысиной на лбу, очень хороший прыгун и очень резвый конь. Один раз я поднял слишком высоко барьер - он задел его передними ногами и перевернул в воздухе.

Оба очутились на земле: он на спине, а я - распластавшись, как лягушка.

В этот год памятный для меня день - 24 апреля, когда я совершенно неожиданно получил от Софочки письмо, что она согласна быть моей женой и хочет поскорей выйти замуж. Я был просто потрясен - никак этого не ожидал. И уже осенью 1916 года я приехал в Москву как жених.

Я вообще всегда с кадетских еще времен после окончания спектакля ходил около артистического подъезда в ожидании появления Софочки. Иногда мы шли пешком домой, иногда ехали на извозчике. Это было и в мои кадетские годы, когда я бывал в Москве, и в юнкерские, и теперь, уже в офицерские, когда я был ее официальным женихом. Время протекало чудно. Я поехал в Петербург, сообщил родителям о моем счастье, и они были все чрезвычайно довольны тем, что осуществилось совершенно неожиданное для меня счастье.

Февральская революция и разложение армии

У нас армия считалась вне политики. Поэтому газеты мы получали изредка, почта, главным образом, приносила письма солдатам и нам, офицерам, от наших близких. Некоторым солдатам письма приходилось читать - там следовали бесконечные поклоны от всяких Семенов, Марий, Афанасиев, и так далее, и так далее. Отношения у нас с солдатами были такие что лучше и желать нечего. Ни о какой политике мы не думали и все эти петербургские сплетни, вся эта распутинщина и вся эта гадость оставались совершенно в тени и армии ни в коем случае не касались.

Я говорю армии, то есть фронта, а не штабов, где во все это вникали. Я вам должен сказать, что, служа и в императорской, и в Добровольческой армии, я всегда был на батарее - был передовым наблюдателем во время Великой войны, квартирьером в походах, то есть выезжал вперед распределять помещения для батарей, и никогда никаким ни казначеем, ни адъютантом не был. И дальше батареи никуда не опускался. В Добровольческой армии я начал с солдатских должностей, как потом я вам расскажу, но также ни в каких тылах никогда не был, так что тыловой жизни совершенно не знаю.

Я уже говорил, что с солдатами мы жили очень дружно. Самое любимое занятие наше было игра в городки. Это - деревянные чурки, которые надо было выбивать палками, бросая их издали за огороженную, вернее, очерченную, черту города. Так она и называлась - городки. И в этой игре я преуспел и очень часто обыгрывал не только офицеров, но и солдат.

Жили, не интересуясь никакой политикой и ничего о ней не слыша. Вдруг в феврале месяце (1917 г. - В. Б.) разнеслась весть о революции в Петербурге. О том, что войска принимали участие в этом восстании, мы даже и помыслить себе не могли. Сначала к этому отнеслись несколько недоверчиво и думали, что найдутся генералы, которые в скором времени приведут в христианскую веру всех этих господ бунтующих.

В самом начале марта (кажется, 3-го или 4-го) дошло до батареи известие о том, что Государь Император отрекся от престола за себя и за сына и передал престол своему брату великому князю Михаилу Александровичу. И тут же был прочитан приказ о том, что и Михаил Александрович отрекся от престола, и мы ждем некоего Учредительного собрания, которое установит форму правления в России.

Для нас, фронтовиков и кадровых офицеров, это было то, что называется "как снег на голову". Никто никогда не думал, что Россия может сделаться какой-то республикой и что возможны такие вещи. Увы, это оказалось возможным благодаря тому, что Государя окружали не генерал-адъютанты, а генерал-предатели во главе с Алексеевым, начальником штаба Государя. Алексеев, правда, был болен и находился в Крыму, но имел там совещание с левонастроенными кадетскими деятелями или даже социалистами, которые уговаривали его принять участие в этом заговоре. То же самое относится и к великому князю Николаю Николаевичу, к которому ездила делегация на Кавказ с предложением вступить на престол и устранить так или иначе, не останавливаясь даже перед убийством, законного русского царя. По долгу присяги и Алексеев, и великий князь Николай Николаевич должны были предупредить об этих предложениях Государя Императора. Но ни тот, ни другой этого не сделали, и таким образом оба оказались участниками несчастья как династии, так и всей нашей России.

В конце февраля генерал Алексеев вернулся в Ставку Верховного Главнокомандующего. Так что он принял самое деятельное участие в отречении от престола Государя Императора. Сначала требовали "ответственного правительства", которое было бы ответственным не перед Государем, а перед Государственной Думой. Потом требования шли все дальше и дальше, и наконец генерал Алексеев послал всем главнокомандующим фронтов телеграмму, в которой предлагал просить Государя об отречении от престола. К сожалению, все командующие фронтами согласились на это и прислали свои телеграммы с просьбой Государю отречься от престола. Добила, конечно, Государя телеграмма великого князя Николая Николаевича, который "коленопреклоненно молил об отречении от престола".

Государь оказался одиноким совершенно, отрезанным от семьи. Если бы он был с семьей, то Государыня, наверное, повлияла бы на него в том отношении, чтобы он не отрекался от престола - что привело к гибели нашей Родины. Заговор главнокомандующих был глубоко задуман. Ранее не прочли приказа прощального Государя Императора. Не была доложена телеграмма Государя своему брату Михаилу Александровичу! которая была подписана "твой верный брат Николай" и адресована "Императору Михаилу". Это все входило в планы нашим генерал-предателей, во главе которых стоял, как я говорил, Великий князь Николай Николаевич и генерал-адъютант Алексеев. Генерал-адъютант Алексеев впоследствии основал Белую армию и этим реабилитировал отчасти честь России и, как говорят, до конца своей жизни не мог себе простить роли, которую он сыграл в отречении Государя. Но Бог ему судья. Во всяком случае, он - не герой моего романа. Так же, как и генерал Корнилов, который сразу после революции был назначен командующим войсками Петроградского округа и арестовал Императрицу и ее детей. И они оказались, совершенно невинные дети, под арестом разнузданной толпы распоясавшихся солдат-тыловиков, которым главный стимул революции был "не идти на фронт", не подвергать свою драгоценную жизнь опасности, а "служить революции".

Провел я несколько дней в Петербурге, вернулся в Москву, посетил собрание кадет (кадет политических, не наших корпусных кадет - партия КД), которая на своем этом заседании провозгласила, что она отказывается от монархии...

Из Москвы вернулся я в самом удручающем состоянии духа. Видел, что власть разваливается, и никакого порядка, даже минимального, ни в одной из столиц я не нашел - все как бы сошли с ума.

В батарею вернулся я, как в родной дом, - те же солдаты, те же офицеры, лошади, все знакомо, и порядок поддерживался старый. Наши, как я говорил, кавалерийские и артиллерийские части очень мало были затронуты революцией, и поддерживался тот же порядок, каким он был раньше, в дореволюционное время.

В августе 1917 года появились признаки разложения среди наших солдат. Приказания офицеров исполнялись неохотно, а иногда и вовсе не исполнялись. Я этому противился и делал все возможное (и добивался этого!), чтобы все мои приказания были исполнены точно.

В конце августа я уехал в отпуск, подав рапорт о разрешении жениться на Софочке. Получив это разрешение, я отправился сначала в Москву, потом - в Петербург. И в этот раз Москва и Петербург на меня произвели еще худшее впечатление, чем было на Пасху. Уже вид солдат ни в коем случае не напоминал воинов, а это - какие-то расхлябанные, не отдающие чести офицерам толпы народа, которые лузгали семечки и заплевывали мостовые и панели. Вообще было что-то ужасное. Интеллигенция держала себя более чем скромно, стараясь не попадаться на глаза разнузданным толпам.

Пробыв в Москве некоторое время, я поехал в Петербург, чтобы получить благословение на мою свадьбу отца и матери. Все это время промелькнуло для меня, как сон. 23 сентября я вернулся в Москву, и на 24-е была назначена наша свадьба. Тут случилось некоторое недоразумение. Священник согласился венчать нас, несмотря на то что мы были двоюродными братом о сестрой, но в последнюю минуту, уже когда все были в церкви, ворвалась его жена, "матушка", и сказала, что архиерей ни в коем случае не разрешит и свадьба не может состояться... Ну, произошло некоторое затруднение. Мы уехали из этой церкви и поехали искать более сговорчивого священника. Такового нашли в Бутырской тюрьме, который за тысячу рублей нас и обвенчал. Это было 24 сентября 1917 года.

Эти три недели отпуска, которые я получил по случаю вступления в брак, промелькнули для меня, как волшебный сон.

Вернувшись на батарею после трехнедельного отсутствия, я совершенно не узнал ее. Люди ходили какие-то сумрачные, неразговорчивые, недоверчивые. Офицеры были те же самые, и я, к своему удивлению, получил назначение командующего своей батареей, то есть 2-й батареей нашей же бригады. Жизнь потекла нормальным путем. Были все те же дежурства - только когда мы ходили на наблюдательный пункт на дежурства, то стреляли в нас не спереди, то есть не немцы, а наши же солдаты пехотные сзади! Это было довольно неприятно, но мы, артиллеристы, выделялись тем, что у нас были другого цвета брюки. Так что они били без промаха, а они знали, что мы им не позволим "брататься" с немцами и заключать какой-то дурацкий сепаратный мир.

Но как-то вечером, это было уже в октябре месяце, перед самой большевистской революцией, меня вызвал по телефону дежурный фейерверкер и сообщил, что все солдаты на коновязи устроили митинг и что даже дневальные, то есть те, которые должны были находиться неотлучно на батарее около орудий, тоже ушли на коновязь и батарея пустует. Я приказал по телефону фейерверкеру сию же минуту собрать всех, не исключая и ездовых, оставив только несколько человек следить за лошадьми, на позиции батареи. Я пошел один и сразу почувствовал что-то нехорошее. Послышались слова: "Убийца идет!". Это мне вспомнили то, что я командовал батареей для приведения к повиновению Остроленского пехотного полка. Тогда, действительно, огнем моей батареи было убито 80 человек и около ста человек было ранено. Но я хочу подчеркнуть, что если так же действовали бы на всем фронте, то это обошлось бы в человеческих жизнях много дешевле, чем то, что произошло после того как большевики одержали верх и уничтожили. потом много десятков миллионов русских людей.

Окружили меня солдаты, стали говорить, что так они не могут нести службу, что я ввел старый режим, что я - убийца, и так далее и так далее, и что они не желают больше мне подчиняться. К счастью, я достаточно сохранил хладнокровие и не вытащил револьвера, так как я был один среди разъяренной толпы солдат, они меня окружали, все теснее и теснее подходя ко мне. В конце концов несколько старых солдат и, фейерверкеров очистили проход и вывели меня из круга солдат, которые были готовы уже меня растерзать. Пришлось идти в свою офицерскую землянку, и оттуда я доложил командиру дивизиона о всем происшедшем и сказал, что в данный момент не считаю возможным оставаться в должности командующего батареей и прошу назначить кого-либо другого, более приемлемого для низших чинов. Меня сейчас же отправили в полевой лазарет и оттуда эвакуировали в Москву, куда я приехал уже после большевистсткого переворота.

Среди почетных наград за подвиги, совершенные во славу Отечества, особым почетом пользовалась группа, объединенная словом «георгиевский». Георгиевские награды (будь то орден, медаль или оружие) вручались исключительно за боевые отличия. В дореволюционной России они являлись синонимами таких понятий, как Отвага, Мужество и Честь. Статут ордена Святого Великомученика и Победоносца Георгия гласил: «Ни высокий род, ни прежние заслуги, ни полученные в сражениях раны не приемлются в уважение при удостоении к ордену св. Георгия за воинские подвиги; удостаивается же оного единственно тот, кто не только обязанность свою исполнял во всем по присяге, чести и долгу, но сверх того ознаменовал себя на пользу и славу Российского оружия особенным отличием».
К Георгиевским наградам относились: орден св. Великомученика и Победоносца Георгия, Знак Отличия этого ордена, Георгиевские кресты, Золотое оружие, Георгиевские знамена, штандарты, флаги (кормовой и знаменный), вымпелы и Георгиевские трубы. По новому статуту ордена св. Георгия 1913 г. медаль «За храбрость» тоже была отнесена к разряду Георгиевской и «установлена для пожалования нижних воинских чинов за проявленные ими в военное или мирное время подвиги мужества и храбрости».
После Февральской революции приказом Верховного Главнокомандующего А.А. Брусилова от 29 июня 1917 г. было разрешено награждать офицерским Георгием солдат, исполнявших на поле боя обязанности начальника и проявивших при этом храбрость. Одновременно офицеры по решению общего собрания чинов подразделения могли за отличия удостаиваться награждения солдатским Георгиевским крестом. В обоих случаях на ленточке Знака Отличия добавлялась металлическая лавровая ветвь. Так и стала эта награда называться неофициально «Георгий с веточкой». Такой крест высоко ценился в армейской среде — достаточно сказать, что офицерами солдатский Георгий должен был носиться выше всех других орденов, кроме Георгия IV степени.
В Первую мировую войну офицерский орден св. Георгия I степени не выдавался, II степень награды заслужили четверо российских подданных, III степень — 53 человека, IV степень — почти 4 тыс. человек.
Кавалерами II степени ордена св. Георгия были командующие фронтами генералы Н.Н. Юденич, Н.И. Иванов, Н.В. Рузский и Великий князь Николай Николаевич Младший.
Из этих военачальников наиболее известно имя Николая Николаевича Юденича — одного из вождей белой армии в 1918-1919 годах. В Первую мировую войну он воевал на Кавказском фронте против турок. Свою первую Георгиевскую награду, орден Георгия IV степени, Юденич получил «за разгром 3-й турецкой армии с пленением 9-го турецкого корпуса и остатков двух дивизий 10-го и 11-го корпусов» в знаменитой Сарыкамышской операции в 1914-1915 годах. Русские войска неожиданным, хорошо организованным контрударом разгромили наступавшую 3-ю турецкую армию. Противник потерял до 90 тыс. человек, общие же потери русских войск не превысили 20 тыс. человек.
Обе следующие свои Георгиевские награды, ордена III и II степеней, Юденич получил за удары по той же 3-й турецкой армии, противостоявшей русской Кавказской армии. Орден Георгия III степени Николай Николаевич заработал за разгром правого крыла этой армии, составлявшего 90 батальонов пехоты (почти половину всей 3-й турецкой армии). После завершения данной операции летом 1915 г. Юденич, уже командующий Кавказской армией, стал носить два белых Георгиевских креста — один на груди и один на шее.
Ровно через год Кавказская армия осуществила одну из самых успешных операций всей войны, Эрзурумскую, названную по городу-крепости, захваченной у турок во время сражения. Снова 3-я турецкая армия понесла большие потери (66 тыс. человек, в том числе 13 тыс. пленными, а также всю артиллерию), а генерал Юденич получил право носить знаки отличия ордена св. Георгия II степени — большой белый крест на шее и четырехугольную золотую звезду на груди с надписью «За службу и храбрость».
Среди награжденных III степенью ордена Георгия за Первую мировую войну — генерал-лейтенант А.Е. Гутор, главнокомандующий армиями Юго-Западного фронта в мае - июле 1917 года, в числе первых перешедший после Октября на сторону революции. Однако большинство генералов-кавалеров ордена св. Георгия III степени сражались на стороне контрреволюции. Достаточно назвать фамилии Л.Г. Корнилова, А.М. Каледина, Н.Н. Духонина, А.И. Деникина, Ф.А. Келлера.
Полковник Н.Н. Духонин первую Георгиевскую награду получил за рекогносцировку укреплений крепости Перемышль в сентябре 1914 г. Перемышль вскоре был взят, а Духонин награжден Золотым Георгиевским оружием. В следующем, 1915 г. он, будучи командиром 165-го пехотного Луцкого полка, в течение одного месяца (мая) лично возглавил две атаки своих подчиненных, увенчавшиеся успехом. Было взято 1,2 тыс. пленных, 15 пулеметов и другие трофеи. За этот подвиг Духонин стал кавалером ордена Георгия IV степени.
Говоря о Георгиевских кавалерах Первой мировой войны, нельзя не вспомнить генерала Алексея Алексеевича Брусилова. Он был награжден орденом Георгия IV степени в первый же месяц войны за успешную операцию по взятию Львова и Галича, завершившуюся 22 августа. 9-я армия, которой командовал Брусилов, пересекла 7 августа государственную границу и в течение двух недель нанесла несколько серьезных поражений австрийцам. Эти успехи стали важной частью грандиозной Галицийской битвы между русскими и австрийскими войсками.
Следующую, III степень этой награды Алексей Алексеевич получил за отличие при завершении Галицийской битвы, в результате которой австрийцы были вынуждены очистить Галицию, потеряв при этом 400 тыс. человек. Орден был вручен ему в сентябре 1914 г.
Самой выдающейся операцией на Русском фронте в годы Первой мировой войны стал Брусиловский прорыв. Его осуществили войска Юго-Западного фронта, которым командовал генерал Брусилов.
Юго-Западный фронт имел в полосе наступления небольшое превосходство над пятью австро-германскими армиями в живой силе — 573 тыс. штыков против 448 тыс., легкой артиллерии —1,7 тыс. орудий против 1,3 тыс. Однако русские значительно уступали противнику в тяжелой артиллерии — 168 орудий против 545.
Командующий фронтом сумел перед началом наступления создать на участках прорыва превосходство в силах и средствах: в пехоте в 2-2,5 раза, в артиллерии в 1,5-1,7 раза. Резерв фронта составляли свыше пяти пехотных дивизий, хотя для развития успеха этих сил явно недоставало.
Перед наступлением в войсках провели тщательную подготовку. Особое внимание уделялось разведке обороны противника. Плацдармы для прорыва подготовили в инженерном отношении, создав в каждом по шесть-восемь параллельных траншей. Войска обучали преодолевать вражеские позиции, состоявшие из двух-трех укрепленных полос.
Широкомасштабная операция Юго-Западного фронта готовилась в строжайшей тайне. Это позволило в известной степени достигнуть внезапности при прорыве позиций австро-германских армий. Кстати, идеи генерала Брусилова широко применялись нашими полководцами в годы Великой Отечественной войны.
Известны также случаи посмертного награждения в Великую народную войну орденом Георгия, что его статутом не предусматривалось. Отмечено более 200 случаев, когда описание подвига заканчивается словами: «Смертью своей запечатлел героический подвиг». Такое награждение за один только 1915 год в архивных документах встречено 57 раз.
В июне 1916 года командир 183-го пехотного Пултусского полка полковник Евгений Говоров, как написано в представлении к награде, «бросился во главе своих подчиненных в атаку на орудийную неприятельскую батарею, с боем взял ее, но сам погиб сраженный пулей, запечатлев славной смертью содеянный геройский подвиг». Посмертно Говоров был произведен в генерал-майоры и уже в этом чине удостоен ордена св. Георгия III степени.
В 1913 г. появился новый статут ордена св. Георгия. Причисляемое к этому ордену Золотое оружие получило новое официальное название: Георгиевское оружие и Георгиевское оружие, украшенное бриллиантами. Маленький эмалевый крестик ордена св. Георгия стал помещаться на всех видах этого оружия. Разница была лишь в том, что на оружии с бриллиантами и крестик украшался драгоценными камнями. На оружии генерал-лейтенантов и полных генералов надпись «За храбрость» заменялась иногда указанием на подвиг, за который пожалована награда. С этого времени Георгиевское оружие официально получает не золотой эфес, а лишь позолоченный. Правда, в примечании к статуту указывалось, что «эфес и приборные металлические части ножен разрешается изготовлять из золота за счет самого награжденного».
В Первой мировой войне Георгиевское оружие стало одним из самых почетных видов наград. По своему значению оно шло сразу после ордена св. Георгия IV степени.
Первым награжденным Георгиевским оружием, украшенным бриллиантами, за бои с 21 августа по 10 сентября 1914 г. стал генерал от инфантерии П.А. Лечицкий, командующий 9-й армией, пожалованный 23 сентября и получивший Грамоту на эту награду № 1.
20 июня 1916 года была пожалована Георгиевская шашка, украшенная бриллиантами, Главнокомандующему армиями Юго-Западного фронта генералу от кавалерии А.А. Брусилову с надписью «За поражение австро-венгерских армий на Волыни, в Буковине и Галиции 22-25 мая 1916 г.».
Изготовление и посылка наградного бриллиантового оружия заняли много времени, и лишь 13 июля 1917 г. Георгиевская шашка для Брусилова стоимостью 3 тыс. рублей была отправлена.
Генералы и офицеры были главными действующими лицами на полях сражений в Первую мировую войну. Огромные потери среди офицеров, большое количество награждений командного состава свидетельствуют о высоком чувстве патриотизма, мужестве и храбрости руководящего состава русской армии. Офицеры личным примером вели за собой подчиненных, извечным призывом «Делай, как я!» поднимали солдат в атаку. Наглядный пример начальников побуждал и нижние чины воевать также мужественно и отважно.

Александр СУМСКОЙ

По мотивам статьи А.Волынца.

В 1907 году, по статистике, в Русской императорской армии на тысячу новобранцев приходилось 617 неграмотных, в то время как в армии Германского рейха один неграмотный приходился лишь на 3 тысячи призывников. Разница в 1851 раз.
Многомиллионные призывные армии, которые двинутся в многолетний бой в августе 1914 года, требовали не только миллионов рядовых, но и огромное количество офицеров, особенно младших, которые должны были повести за собой солдат.
В Российской Империи, которая за годы Первой мировой призвала в армию свыше 16 миллионов человек, на должности младших командиров по образованию, сравнимому с германским школьным, могло претендовать менее 10% от этой огромной массы.
Боевые потери офицерского корпуса русской армии в 1914-17 годах составили 71 298 человек, из них 94% пришлось на младший офицерской состав - 67 722 погибших. При этом большая часть убитых офицеров (62%) полегла на поле боя в первые полтора года войны. В армии образовался огромный некомплект командиров, особенно младших.
Слабая подготовка солдатской крестьянской массы вынужденно компенсировалась активностью младших офицеров - такая активность под огнем неприятеля естественно влекла повышенные потери среди командиров ротного уровня, а та же низкая грамотность рядовых, в свою очередь, не давала массово производить из них младших офицеров.
К 1 сентября 1915 года, когда завершилось так называемое великое отступление, в ходе которого были оставлены западные губернии России, некомплект офицеров в частях русской армии, по данным генерального штаба, составил 24 461 человек.
В те дни главнокомандующий Северо-Западным фронтом генерал от инфантерии Михаил Алексеев в докладе военному министру писал: "Государству надлежит принять самые настойчивые меры к тому, чтобы дать армии непрерывный поток новых офицеров. Уже в настоящее время некомплект офицеров в частях пехоты в среднем превышает 50%".

Отсутствие элементарной грамотности катастрофически сказалось на поле боя. В ходе сражений невиданных ранее масштабов прежде всего массово терялись винтовки, массово гибли солдаты и младшие офицеры.
Но если винтовки еще можно было экстренно купить в Японии или США, а солдат призвать из многочисленных деревень, то офицеров нельзя были ни купить, ни призвать. Поэтому на офицерские должности с началом войны стали назначать кого угодно, лишь бы они обладали достаточным образованием.
Накануне Первой мировой войны самым младшим офицерском званием в Русской императорской армии в мирное время был подпоручик - именно в этом чине поступали на службу большинство выпускников военных училищ.
Однако на случай войны и для офицеров запаса было предусмотрено еще одно воинское звание, занимавшее промежуточное положение между подпоручиком и нижними чинами - прапорщик.
В случае войны это звание могли получать призванные в армию и отличившиеся в боях солдаты со средним и высшим образованием - то есть, окончившие университеты, институты, гимназии и реальные училища.
В 1914 году доля граждан с таким образованием не превышала 2% от всего населения России. Для сравнения, к началу Великой войны только в Германии с населением в 2,5 раза меньшим, чем в Российской империи, число лиц с таким образованием было в 3 раза большим.
К 1 июля 1914 года в запасе Русской императорской армии числилось 20 627 прапорщиков. Теоретически этого должно было хватить, чтобы покрыть открывшиеся с массовой мобилизацией вакансии командиров рот. Однако такое количество никак не компенсировало огромные потери младших офицеров, последовавшие в первые же месяцы войны.

Еще только разрабатывая планы будущих боевых действий, русский Генштаб в марте 1912 года предложил для ускоренной подготовки офицеров во время войны в дополнение с существующим военным училищам создавать специальные школы прапорщиков.
И уже 18 сентября 1914 года было принято решение о создании шести таких школ - четыре были открыты при запасных пехотных бригадах, располагавшихся на окраине Петрограда в Ораниенбауме, и по одной школе - в Москве и Киеве.
Прием в эти школы начался 1 октября 1914 года, и первоначально они рассматривались как временная мера, рассчитанная всего на один выпуск офицеров-прапорщиков.
Однако потери младших командиров на фронте росли и временные школы быстро стали постоянными. Уже в декабре было создано четыре новых школы. Первоначально они именовались "Школами ускоренной подготовки офицеров при запасных пехотных бригадах", а в июне 1915 года их стали именовать "Школами подготовки прапорщиков пехоты".
Именно на 1915 год пришелся в России самый жестокий военный кризис, когда на фронте катастрофически не хватало винтовок, снарядов и младших офицеров. Винтовки тогда массово стали покупать за границей, а прапорщиков готовить в спешно создаваемой сети офицерских школ.
Если к началу 1915 года действовало 10 таких учебных заведений, то к концу года их было уже 32. В начале 1916 года создали еще 4 новых школы.

Всего по состоянию на 1917 год в сухопутных войсках России была создана 41 школа прапорщиков. Наибольшее их количество располагалось в столице и ее окрестностях - четыре в самом Петрограде, четыре в Петергофе и две в Ораниенбауме. Второй по числу школ прапорщиков была Москва, где создали семь таких учебных заведений.
По пять школ прапорщиков действовало в Киеве и Тифлисе (Тбилиси). В Грузии, кстати, оказалось наибольшее число школ из всех национальных окраин - здесь их насчитывалось аж восемь, помимо Тифлиса действовали школы прапорщиков в грузинских городах Гори, Душети и Телави.
По три школы прапорщиков было создано в Иркутске и Саратове, по две в Казани и Омске, по одной - во Владикавказе, Екатеринодаре и Ташкенте.
Массовое создание офицерских школ позволило к началу 1917 года преодолеть дефицит младших командиров на фронте. Если с 1 июля 1914 года по начало 1917-го все военные училища Российской империи выпустили 74 тысячи офицеров, то школы прапорщиков за тот де период подготовили 113 тысяч младших командиров.
Пик выпуска пришелся как раз на 1917 год: с 1 января по 1 ноября военные училища подготовили 28 207 офицеров, а школы прапорщиков - 40230.

Однако, почти четверть миллиона прапорщиков, подготовленных за все годы Первой мировой войны, лишь компенсировали убыль младших офицеров на фронте. Размах и ожесточение боевых действий на почти полутора тысячах километров фронта были таковы, что прапорщик в окопах выживал очень недолго.
По статистике Первой мировой войны, русский прапорщик на передовой в среднем жил 10-15 дней до гибели или ранения. Из порядка 70 тысяч убитых и раненых в 1914-17 годах лиц командного состава русской армии 40 тысяч - это именно прапорщики, на которых приходился самый высокий процент боевых потерь среди офицеров и рядовых.
Школы прапорщиков комплектовались лицами с высшим и средним образованием, гражданскими чиновниками призывного возраста, студентами и, вообще, любыми гражданскими лицами, имевшими образование хотя бы в объеме выше начального училища.
Курс обучения составлял всего 3-4 месяца. Будущим младшим командирам действующей армии преподавали азы военной науки в соответствии с реальным опытом мировой войны: стрелковое дело, тактику, окопное дело, пулеметное дело, топографию, службу связи. Также они изучали воинские уставы, основы армейского законоведения и административного права, проходили строевую и полевую подготовку.

Обычный распорядок дня в школе прапорщиков выглядел следующим образом:

в 6 утра подъем, подававшийся трубачом или горнистом;
с 6 до 7 утра время для приведения себя в порядок, осмотра и утренней молитвы;
в 7 часов утренний чай;
с 8 утра и до 12 дня классные занятия по расписанию;
в 12 часов завтрак;
с 12.30 до 16.30 строевые занятия по расписанию;
в 16.30 обед;
с 17 до 18.30 личное время;
с 18.30 до 20.00 приготовление заданий и прочитанных лекций к следующему дню;
в 20.00 вечерний чай;
в 20.30 вечерняя повестка и перекличка;
в 21.00 вечерняя зоря и отбой.

По воскресеньям и во время православных праздников занятия не проводились, в эти дни юнкера из школ прапорщиков могли получить увольнение в город.

Уровень знаний обучавшихся в школах оценивался не по баллам, а по зачетной системе - удовлетворительно или неудовлетворительно. Выпускные экзамены также не предусматривались. Общий вывод о профессиональной пригодности выпускников делали особые комиссии во главе с начальниками школ.
Окончившие школу прапорщиков по 1-му разряду получали право на этот низший офицерский чин. Выпускники 2-го разряда направлялись в действующую армию в званиях, которые соответствуют нынешним сержантским, и чин прапорщика они получали уже на фронте после 3-4 месяцев успешной службы.
Неудовлетворительно окончившие школы прапорщики относились к 3-й категории выпускников. Они, как не соответствовавшие критериям офицерского звания, направлялись в войска для службы нижними чинами и не могли в дальнейшем поступать в военные учебные заведения.
С февраля 1916 года курсантов в школах прапорщиков переименовали из обучающихся в юнкеров, а в январе 1917 года для них ввели форму одежды военных училищ, до этого будущие прапорщики носили форму пехотных полков.
Также по указу императора Николая Второго для выпускников школ прапорщиков были введены специальные нагрудные значки с целью их объединения "в одну общую семью и для установления наружной корпоративной связи".
Фактически этими мерами царское командование приравняло выпускников школ прапорщиков к юнкерам военных училищ. Однако, в отличие от кадровых офицеров, прапорщики, как офицеры военного времени, имели право служебного роста только до звания капитана (ротмистра в кавалерии), то есть максимум могли дорасти до командира батальона, и по окончании войны при демобилизации армии подлежали увольнению из офицерского корпуса.

В годы Первой мировой войны школы прапорщиков были открыты не только в пехоте, но и в других родах войск. С июня 1915 года действовала Петроградская школа подготовки прапорщиков инженерных войск, в декабре того же года в Екатеринодаре открыли школу прапорщиков для казачьих войск.
Срок обучения в казачьей школе прапорщиков составлял 6 месяцев, в школу зачислялись "природные казаки" из Кубанского, Терского, Донского, Оренбургского, Уральского, Забайкальского, Сибирского, Семиреченского и Уссурийского казачьих войск. В июне 1916 года открылась школа подготовки прапорщиков для производства съемочных работ при военно-топографическом училище в Петрограде.
Особое место занимали военные школы в самом новом роду войск, возникшем только в 20-м веке - в авиации. Уже первый год боевых действий выявил проблему нехватки летного состава.
Поэтому 12 ноября 1915 года военное руководство российской империи разрешило даже частные школы авиации военного времени, в которых летному ремеслу обучались офицеры и рядовые.
Всего в годы Первой мировой войны в России действовало три частных военных школы: Школа Всероссийского Императорского аэроклуба в Петрограде, Школа Московского общества воздухоплавания в Москве и так называемая Школа авиации нового времени, учрежденная при заводе аэропланов в Одессе.
Правда, все авиационные школы царской России - и казенные, и частные - были очень небольшими с количеством курсантов по несколько десятков человек.
Поэтому российское правительство заключило соглашение с Англией и Францией о подготовке в этих странах летчиков, где в годы войны прошли обучение около 250 человек. Всего за годы Первой мировой в России было подготовлено 453 летчика.

Для сравнения, Германия за 1914-18 годы только убитыми потеряла на порядок больше летчиков - 4878. Всего же за годы войны немцы подготовили около 20 тысяч человек летного состава. Россия же, имея к 1914 году самый большой воздушный флот в мире, за годы войны резко отстала в деле развития ВВС от ведущих европейских держав.
Социально-экономическая отсталость России сказывалась на подготовке военных специалистов до конца войны. Например, во всех воюющих державах Западной Европы значительные пополнения младшего офицерского состава давало относительно многочисленное студенчество.
Россия по количеству студентов на душу населения заметно уступала этим странам. Так, в Германском Втором рейхе в 1914 году при населении 68 млн человек было 139 тысяч студентов, в Российской империи, при населении в 178 млн, студентов насчитывалось 123 тысячи.
В ноябре 1914 года, когда немцы на Западе попытались решительным наступлением не допустить образование позиционного фронта, их атакующие дивизии во Фландрии почти на треть состояли из студентов колледжей и университетов Германии.
В России число студентов на душу населения было в 3 раза меньшим, патриотический энтузиазм первых месяцев войны быстро схлынул и до начала 1916 года к обязательному призыву студентов не прибегали.

В связи с катастрофической нехваткой образованных кадров в армии, первый призыв студентов в России был проведен в марте 1916 года.
Под него попадали студенты-первокурсники, достигшие по возрасту 21 года. Царское командование предполагало из всех студентов достаточно быстро сделать офицеров.
Для этого в тылах планировалось создать Подготовительные учебные батальоны, в которых студенты в течении трех месяцев проходили бы первоначальное солдатское обучение, после которого направлялись бы в школы прапорщиков.
Любопытно, что студенты рассматривались армейским командованием как привилегированный слой. Так, в июле 1916 года отдел по устройству и службе войск Генерального штаба отмечал:
"Принимая во внимание, что в подготовительные батальоны будут попадать исключительно воспитанники высших учебных заведений, бoльшая часть коих вслед за сим будет назначена в военные училища и школы прапорщиков, полагаем, что было бы более удобным установить для этих молодых людей во время их пребывания в подготовительных батальонах обращение на Вы.
Командиры этих батальонов должны обладать соответствующим тактом для успешного ведения дела воинского воспитания интеллигентной студенческой молодежи, почему надлежащий выбор таковых представляется весьма затруднительным."

Однако затруднительным оказался не только подбор педагогов-офицеров для рядовых из студентов, но и сам призыв учащихся вузов.
Из 3566 студентов Москвы и Петрограда, подлежавших призыву в марте 1916 года, явилось и оказалось годными к военной службе менее трети - всего 1050. Остальные уклонились по теми или иными предлогами разной степени законности.
При этом в разгар мировой войны в Российской империи просто отсутствовало какое бы то ни было уголовное наказание для студентов, уклоняющихся от воинской повинности.
Когда Военное министерство в июле 1916 года впервые озаботилось этим вопросом, предложив наказать студентов, уклонившихся от весеннего призыва, то Министерство внутренних дел вдруг выступило против, напомнив, что закон обратной силы не имеет.

Заметим, что вся эта бюрократическая игра в законность происходила в июле 1916 года, в разгар ожесточенных и кровопролитных боев.
За этот месяц только в ходе Брусиловского прорыва в Галиции русская армия потеряла убитыми и ранеными почти полмиллиона человек, а в Белоруссии, при попытке отбить у немцев город Барановичи, только лишь за первую линию немецких траншей русская армия заплатила 80 тысячами человек.
Огромные потери привели к тому, что на должности младших офицеров стали назначать кого угодно, лишь бы с достаточным образованием, включая так называемых неблагонадежных.
Например, в Царицыне, где всего через 3 года взойдет политическая звезда Сталина, в июне 1916 года был сформирован Подготовительный студенческий батальон, куда направлялись все неблагонадежные элементы из образованных, включая лиц, находившихся под негласным надзором полиции за принадлежность к революционному подполью.
В итоге из этого батальона вышло несколько десятков активных деятелей будущей революции - от ведущего идеолога сталинизма Андрея Жданова до одного из руководителей советской внешней разведки Льва Фельдбина или главного советского специалиста по творчеству Маяковского Виктора Перцова.

В итоге к началу 1917 года четыре десятка школ прапорщиков сумели справиться с нехваткой командных кадров на фронте, но одновременно резко изменился социальный и политический облик Русской императорской армии - младшее офицерство уже совсем не отличалось лояльностью к власти. Все это и сказалось решающим образом в феврале 1917-го.
В мае 1917 года, уже на следующий день после своего назначения военным министром, Александр Керенский издал приказ о допуске к производству в прапорщики всех нижних чинов в званиях унтер-офицеров, вне зависимости от уровня образования, но с опытом службы не менее четырех месяцев во фронтовых частях. Правительство готовило на июнь большое летнее наступление русской армии, для чего требовалась масса младших командиров.
Наступление Керенского провалилось и германские войска на русском фронте начали свое контрнаступление. К осени кризис русской армии начал переходить в откровенный развал.
Временное правительство пыталось поправить положение на фронте любыми лихорадочными мерами. Например, 28 сентября 1917 года к производству в чин прапорщика было разрешено допускать даже женщин, проходивших службу в добровольческих "ударных" частях, прозванных в народе "батальонами смерти".

Знак об окончании школы прапорщиков.

1917 год не просто ликвидировал нехватку младших командиров, но и создал их избыток за счет понижения качества подготовки и отбора кадров.
Если с 1914 по 1917 год армия получила около 160 тысяч младших офицеров, то только за первые 10 месяцев 1917 года в стране появилось свыше 70 тысяч новых прапорщиков военного времени. Это новые офицеры не только не укрепили фронт, но наоборот, лишь усилили политический хаос в стране и армии.
Поэтому, едва захватив власть, большевики сразу же попытались сократить офицерский корпус. Уже 1 ноября 1917 года приказом народного комиссара по военным и морским делам Николая Крыленко отменялись все выпуски в офицеры из военно-учебных заведений и запрещалась организация набора новых юнкеров в военные училища и школы прапорщиков.
В итоге именно этот приказ привел к массовой борьбе обиженных юнкеров против большевиков - от московских перестрелок в ноябре 1917-го до первого "ледяного похода" в феврале следующего года.
Так Россия из мировой войны вползала в гражданскую, на фронтах которой по все стороны будут активно сражаться друг с другом бывшие выпускники школ прапорщиков.