Рашпиль григорий антонович краткая биография. Большая биографическая энциклопедия - рашпиль григорий антонович. Награды Григория Антоновича Рашпиля
В субботу, 15 октября, в Краснодаре открылся памятник наказному атаману Черноморского казачьего войска Григорию Рашпилю. Он находится перед ЖК "Центральный" , на пересечении улиц Рашпилевской и Буденного. На открытии присутствовал депутат Госдумы РФ Александр Ремезков, исполняющий обязанности главы Краснодара Александр Михеев, депутат ЗСК, Герой Труда Кубани, заслуженный деятель науки Кубани Владимир Громов, руководитель департамента по делам казачества и военным вопросам Краснодарского края Анастасий Ворошилов. Интернет-портал ЮГА.ру рассказывает об основных событиях в жизни Рашпиля.
По словам Е.Д.Фелицына, потомственный черноморский дворянин Григорий Антонович Рашпиль "вряд ли имел соперников в ряду своих предшественников". Генерал-майор и наказной атаман Черноморского казачьего войска тремя главными своими задачами видел образование для всех казаков, начиная с офицеров, благоустройство и размежевание земель, что должно было упорядочить жизнь и быт всего округа. В достижении первой был весьма усерден: основал конную учебную часть, войсковое женское училище, убеждал жителей кубанских станиц в необходимости создания народных школ и обучения детей грамоте. Кроме того, способствовал сближению с горцами, поощряя их участие в ярмарках и найм на работу в казачьи хозяйства.
В знак памяти и уважения к одному из достойных жителей Кубани и лучших представителей казачьего сословия в центре Краснодара появился четырехметровый памятник, созданный в соавторстве скульпторами Валерием Пчелиным и Аланом Корнаевым.
Награды Григория Антоновича Рашпиля:
кавалер ордена св. Владимира второй степени большого креста, третьей и четвертой степени (с бантом), св. Анны первой и второй степени, св. Станислава первой степени, св. Георгия четвертой степени, за выслугу в офицерских чинах 25 лет, знак отличия за 25-летнюю бес-порочную службу, имел медали за персидскую войну 1826—1828 годов, за взятие приступом города Варшавы 25 и 26 ав-густа 1831 года, знак отличия польского ордена за военные достоинства четвертой степени и крест за службу на Кавказе; полу-чил в потомственное владение 1500 десятин земли.
Генерал-лейтенант; происходил из казаков-дворян Черноморского Казачьего войска, род. в 1801 году и воспитывался в доме родителей; 3-го марта 1814 г. Р. поступил на службу казаком в Черноморское казачье войско, 25-го апреля 1817 г. произведен в сотенные есаулы и в 1818 г. с полком отправился в Петербург, где и был произведен в портупей-юнкера в 7-ой Черноморский эскадрон л.-гв. Казачьего полка (19-го ноября 1819 года). В 1821 году Р. был произведен в корнеты.
Во время бунта 14-го декабря 1825 г. он находился в рядах войск, верных Имп. Николаю I, и получил Монаршее благоволение.
В 1826 г. Рашпиль был назначен на должность адъютанта к ген.-лейт. Иловайскому, а 8-го ноября произведен в поручики.
В том же 1826 г. он, в составе русского отряда, отправился в поход в Грузию, а в 1827 г. (с 12-го мая) находился в походе до крепости Сардар-Абада; 28-го мая находился при рекогносцировке крепости Абаз-Абада и участвовал в перестрелке с кавалериею, вышедшею из крепости.
Также он принимал непрерывное участие в делах во время осады этой крепости и до сдачи ее. Когда персидские войска, предводительствуемые принцем Абаз-Мирзой, дали генеральное сражение нашим войскам при Джеван-Булахе, Р. все время находился в сфере огня, передавая приказания от главнокомандующего начальникам действующих частей.
При взятии Эривани (20-го октября 1827 г.) он один из первых вошел на верки крепостных валов, за что был произведен в ротмистры и награжден орденом св. Анны 3 ст. с бантом.
В январе 1828 г. он был отчислен от должности адъютанта и принял эскадрон; с 7-го по 19-е октября был в походе от Эривани к Тавризу, при занятии Салмасской провинции и взятии укрепления Делижан.
По взятии г. Хой, он с русскими войсками в ноябре месяце двинулся обратно в Россию.
Великий Князь Михаил Павлович, редко хваливший своих подчиненных, не раз выражал Рашпилю свою благодарность в приказах по войскам Гвардейского корпуса за тот молодецкий дух и вид, который царил в его эскадроне.
На обратном пути в Петербург, не дойдя до города двух переходов, он был командирован для охраны границы России от чумы, появившейся уже в Бессарабии, где и пробыл с 31-го июля по 8-е ноября 1830 года. В 1831 году P. был утвержден в должности командира эскадрона и в том же году отправился на театр войны в Польшу.
Прибыв в Гродно, он был назначен в правую колонну войск Гвардейского корпуса и, дойдя до местечка Тыкочины, был командирован с эскадроном в Белосток для охраны императорской походной квартиры; состоя при ней, он находился в неоднократных действиях против мятежников. 25-го и 26-го июня Рашпиль участвовал в штурме и взятии приступом передовых Варшавских укреплений и самого города.
До возвращения в Россию Р. находился в непрерывных разъездах и в столкновениях с шайками повстанцев.
В январе 1832 г. Рашпиль был произведен в полковники, а 7-го марта возвратился с полком в Петербург.
В 1841 г., будучи в Черноморской области, Рашпиль лично отразил нападение 4000 абадзехов, напавших на мирные аулы, и за эти блестящие дела был произведен в генерал-майоры (16-го апреля 1841 г.); исправляя с 11-го мая 1841 г. должность начальника штаба Черноморского Казачьего войска, Р. в 1842 г. был назначен исправляющим должность наказного атамана Черноморского казачьего войска и командующим Черноморскою кордонною линиею.
В 1846 г., собрав отряд в Ольгинском укреплении, Рашпиль двинулся с ним за Кубань, выдержав целый ряд перестрелок с горцами.
За блестяще выполненные задачи Р. был награжден (19-го февраля 1847 г.) орденом Станислава 1-ой степени.
Поручение, данное Рашпилю, построить казармы для войск, расположенных в Черномории, также не обошлось без столкновений с туземцами; каждая рубка леса сопровождалась битвой, так что в 1848 г. P., командуя отрядами, принужден был предпринимать целый ряд военных действий с целью добыть строевой материал и жизненные припасы для крепостей.
Целый год прошел в беспрерывных боях с горцами. 3-го апреля 1849 г. Р. был произведен в генерал-лейтенанты, а в конце года награжден орденом Анны 1-ой ст. В 1850 г. Рашпиль переправился через Кубань и предпринял наступательное движение на скопища Магомета Алима для защиты от него Божедухов, разбил его и двинулся на защиту Хамышеевцев, затем - в землю Абадзехов, где совершенно разбил горцев.
В 1850 г. Р. снова предпринял целый ряд военных дел против горцев; он отправился с отрядами в землю Хамышеевцев для побуждения этого народа к принятию присяги на верноподданство России.
Эта задача вполне удалась Рашпилю, и почти все аулы перешли под власть России. 1-го октября 1852 г. Рашпиль был уволен от занимаемой должности и, в награду за полезную деятельность на Кавказе, пожалован 1500 десятинами земли. В 1855 г. он снова был определен на службу с назначением состоять при отдельном Кавказском Корпусе и с зачислением по армейской кавалерии, и в это время неоднократно участвовал в делах против горцев и исполнял различные поручения Главнокомандующего на Кавказе генер.-лейт. Муравьева.
Прослужив затем на Кавказе еще 5 лет, Рашпиль 19-го февраля 1865 года зачислен в запасные войска с отчислением от Кавказской армии и с оставлением по армейской кавалерии.
Скончался 14-го ноября 1871 г. "Русская Старина" 1888 г., т. LX, стр. 174; т. LІХ, стр. 609; "Русск. Арх." 1888 г., т. І, стр. 614; т. II, стр. 421; 1890 г., т. І, стр. 452; "Сын Отеч." 1871 г., № 283; Формулярный список в Архиве Главного штаба. {Половцов}
«Генерал-лейтенант, начальник войскового штаба, исправлявший должность наказного атамана Черноморского казачьего войска с 26 ноября 1842 года по 1 октября 1852 года
Между тем как наказной атаман Черноморского войска Н.С. Заводовский был большею частью вне войска, то управляя Ставропольской губернией, в которой имел постоянное местопребывание, то производя экспедиции в горах против черкесов в качестве командующего Кавказской линией и в Черномории, фактически черноморским атаманом был начальник штаба Г.А. Рашпиль.
Григорий Антонович родился 26 сентября 1801 года и происходил из дворян Черноморского войска. Получив домашнее воспитание, он поступил очень рано на службу рядовым казаком, именно в 1814 году, т.е. тринадцати лет от роду; чрез четыре года он был зачислен юнкером в Черноморский лейб-гвардейский эскадрон, в 1821 году произведен в корнеты, в 1826 г. - в поручики, в 1827 г. - в штабс-ротмистры, в 1831 году в ротмистры, а в следующем 1832 году в полковники. Таким образом, Рашпиль в 10 лет завершил свою офицерскую карьеру; еще чрез 10 лет, в 1841 году, он был произведен в чин генерал-майора, в том же году назначен исправляющим должность начальника штаба, а со введением в войске положения 1842 года утвержден в этой должности. 4 апреля 1844 года Рашпилю поручено было исполнение должности наказного атамана и командующего Черноморской линией. Наконец, 3 апреля 1849 года Григорий Антонович был произведен в генерал-лейтенанты. Сверх того Рашпиль состоял кавалером орденов св. Владимира 2-й ст. большого креста, 3 и 4-й ст., последний с бантом, св. Анны I и II ст., св. Станислава I ст., св. Георгия 4-й степ, за выслугу в офицерских чинах 25 лет, знак отличия за 25-летнюю беспорочную службу, имел медали за персидскую войну 1826-1828 годов, за взятие приступом города Варшавы 25 и 26 августа 1831 года, знак отличия польского ордена за военные достоинства 4-й степени и крест за службу на Кавказе; получил в потомственное владение Высочайше пожалованных 1500 дес. земли.
Собственно, боевая военная служба Рашпиля началась с 1826 года походом в Грузию. 1827 и 1828 годы проведены Григорием Антоновичем в походах в Персии, причем он принимал здесь участие в целом ряде сражений и дел с неприятелем и между прочим при осаде и взятии крепостей Абас-Абада и Эривани. В 1831 году, по назначению начальства, Рашпиль участвовал в действиях против польских мятежников. Затем в 1841, 1844, 1845, 1846, 1847, 1848, 1849, 1850, 1851 и 1852 годах Григорий Антонович совершил целый ряд экспедиций против различных горских племен, начальствуя экспедиционными отрядами. В этот длинный период казачьих походов в горы Рашпилю приходилось руководить войсками при неоднократных стычках и сражениях с неприятелем, при работах по укреплениям и проложению дорог, при атаках и взятии черкесских аулов и т.п.
Но особенно плодотворная деятельность Рашпиля заключалась в разумных административных распоряжениях по войску. В этом отношении Григорий Антонович вряд ли имел соперников в ряду своих предшественников. Уступая, быть может, по уму и такту Антону Андреевичу Головатому, Рашпиль стоял в то же время выше этого последнего по ширине тех мероприятий, какими ознаменована его деятельность по войску. Этот черноморец-генерал, не получивший никакого образования, не прошедший под чьим-либо руководством практической школы управления, благодаря исключительно своим богатым способностям и природному уму, выработал замечательно полное, законченное и основательное миросозерцание на казачью жизнь и нужды. Это был не только передовой человек по своему времени, но и деятель, сумевший соединить лучшие стремления ума человеческого с практическими мероприятиями. "Совпадение назначения этой светлой личности с преобразованием войска по новому положению (1842 года), - говорит генерал И.Д. Попко, лучший знаток казачьего быта и особенностей и сподвижник к тому же Рашпиля в период своей молодости, - было благоприятным для войсковой корпорации событием. Призванное к обновлению своего военного и гражданского быта, войско должно было найти в самом себе потребные для этой работы силы, так как иносословные деятели ни в строевой состав, ни во внутреннюю административную сферу этого маленького государства в государстве, за самыми незначительными исключениями, не допускались.
Генерал Рашпиль явился лучшим представителем своих сословных сил, разумным истолкователем и сильным поборником новых войсковых порядков. Общества с таким замкнутым учреждением, какими еще недавно были старые казачьи войска, легко впадают в застой и усыпление, если продолжительное время не вызываются к живому соприкосновению с окружающим их миром. Тогда они делаются забытыми, хотя и обитаемыми островами, настоящими terra incognita, где люди по одному закону с растениями отцветают и разлагаются, не сдвигаясь с своих корней. Войско Черноморское, до тридцатых годов нынешнего столетия, посылало свои полки на внешнюю службу за тридевять земель, как напр., в Царство Польское, и посредством этих служебных прогулок, время от времени, вдыхало свежий воздух извне. Но когда домашняя Кавказская война потребовала прекращения внешних нарядов, войско затворилось мертвецки в своих пределах и погрузилось в пассивное содержание нижнекубанской кордонной линии, где, кроме камышей и гор, ничего больше не было видно, где, по свойствам местности, даже конные полки пускали коней в табун и отбывали оборонительную службу на "вышках" да в пеших "залогах". О наездническом развитии, о строевом образовании и вообще об изучении разносторонних требований службы редко кто заботился и мог заботиться.
В офицеры производили потому, что штаты того требовали, и кто лучше переписывал бумаги дома или в Тифлисе, тот скорее достигал производства. Но лишения на этом поприще выкупались по крайней мере боевыми делами, время от времени свидетельствовавшими о военных качествах, присущих даже заглохшему казачеству. Не та картина рисовалась во внутреннем экономическом быту казачьего общества. От неопределенных прав землевладения и по милости широкого самоуправления произошло крайнее нарушение равновесия в пользовании войсковой (общинной) землей между хуторами и станицами, другими словами - между патрициями и плебеями войскового населения.
В этом самобытном обществе, которому в числе других льгот самоуправления, предоставлено было устроить свою экономическую жизнь как оно само хотело, повторилось то же явление, - если уместно привести здесь этот исторический пример, - которое когда-то в Риме вызвало аграрный закон, определявший владеть землей одному лицу не более того, сколько можно запахать одним ярмом в неделю. Притесненные станичники беднели, плохо снаряжались на службу, пускались в конокрадство и, что всего несообразнее, относились к своим чиновным хуторянам с такими чувствами, каким не следует быть между начальствующими и подчиненными. Затем, как бы результатом неурядицы в материальном быту, явилось охлаждение к интересам умственным, к учению и образованию, что уже исторически не шло народу, искони чуждому староверства, раскольничества и тому подобных оков, подавляющих свободу человеческого духа. Еще в раннюю пору своей жизни войско Черноморское благоволило к науке, заводило, при помощи духовных лиц, школы, имело даже войсковую гимназию, которая угасла за недостатком учащихся, и ко дню пришествия нового войскового положения тьма бысть по всей земле... Пришедший вместе с новым положением свежий деятель в лице Г.А. Рашпиля верно понял существенные недостатки своего сословия и на первом плане своей общественной деятельности поставил три задачи: образование служебное, благоустройство земельное, просвещение умственное".
Раз ставши на эту точку зрения, генерал Рашпиль настоятельно потребовал от офицеров служебных знаний, долженствовавших дать им преимущественно пред рядовыми казаками, а от последних хорошей строевой подготовки. С этой целью он учредил при г. Екатеринодаре "конную учебную часть" и сам часто обучал здесь урядников; наиболее способных молодых казаков он по собственному выбору отправлял в образцовые части.
"Заехав один раз в войсковой монастырь принять благословение преподобных отцов, открыл он между ними десятка два станичных паробков, облекшихся в послушнические подрясники, рослых, видных, хорошо упитанных, а вдобавок еще грамотных, и, хотя был человеком искренно религиозным, не поколебался повернуть молодцов на пользу службы царской и украсить ими состав гвардейского эскадрона". Чтобы дать пример успешной борьбы казачьей конницы с черкесами, Рашпиль брал с собой гвардейский эскадрон, хорошо приученный к правильному боевому строю и долженствовавший служить образцом для казачьих плохо подготовленных полков.
Раз дошло до сведения Рашпиля, что кордонные начальники не пропускают льготных казаков прикубанских станиц за Кубань, на неприятельскую сторону охотиться за дикими кабанами; если же и пропускают, то требуют "билетов с завязкою", т.е. мешков с ячменем или с пшеном. Атаман поскакал на кордон и крепко наказал не задерживать вольных охотников, а вслед за тем установил на этот случай пластунские билеты (без завязки) и сам выдавал их, имея, конечно, в виду открыть простор молодецким пластунским инстинктам. Распоряжение это было рискованное, потому что в то время шаг за Кубанью значил шаг в неприятельский лагерь. Но он, как видно, придерживался суворовского правила: "десять потеряю, а сто выучу", Одним словом, Рашпиль вникал во все тонкости военной службы казака и личным примером и вниманием старался приучить последнего к правильной строевой службе.
К сожалению, добрые начинания Григория Антоновича парализовались худыми инстинктами старого заскорузлого чиновного казачества. Когда дошло дел о до введения в жизнь одной из важнейших практических мер нового казачьего положения - равномерного разверстания земельных угодий между высшим и низшим классами казачества, - Рашпиль встретил дружное и упорное противодействие со стороны казачьей старшины, имевшей хутора и захватившей львиную часть войсковых земель. "Патриции войскового сената, как назвал метко генерал Попко противодействовавших старшин, успели на самых первых порах убедить главу войска (т.е. наказного атамана Заводовского), что межевание разрушит крупное скотоводство и коневодство (о людях речь была в стороне) и это отзовется весьма невыгодно в глубокой России, что межевание даст возможность распространиться по степи землепашеству, тогда как назначение степи совсем не земледельческое, а пастушеское, и что, наконец, это мужицкое землепашество, потеснив конские табуны, оставит казаков без лошадей (хотя, правду сказать, крупные табуноводы всегда сбывали своих лошадей не казакам, а сторонним ремонтерам и промышленникам, которые лучше платили)". Сделанное Заводовским представление в таком смысле было уважено в Тифлисе, и только когда в 1844 году Заводовский был назначен главнокомандующим Кавказской линии и в Черномории и когда Рашпилю были таким образом развязаны руки, последний не замедлил разрушить препятствия сторонников скотоводства в ущерб интересам всего казачества.
Еще с большим вниманием относился Рашпиль к народному образованию. Не довольствуясь возможностью помещать казачьих детей на войсковые стипендии при кадетских корпусах и существовавшими заведениями, он добился учреждения войсковой гимназии. "В доказательство доброго сочувствия описываемого деятеля к умственному развитию народа, - говорит генерал Попко, - следует сказать, что в то время, когда еще и помина не было о народных школах, он, бывая в станицах, убеждал станичников заводить их, причем собирал мальчиков, учившихся где попало по захолустьям, осведомлялся об их успехах и давал деньги на одежду тем из них, у которых на плечах, кроме сорочки, ничего больше не было; а таких да и вообще бедного люда в те поры много было по станицам. Он обращался к церковным причтам с просьбами об учительстве и встречал выражение готовности по большей чести от меньшей братии - дьячков, особенно же от старых дьячков, бривших бороду и носивших усы по-казацки". Что касается женского образования, то, при тогдашних исключительных обстоятельствах, требовавших отвлечения мужского элемента на кордонную линию и тем крепче приковывавших к домашнему очагу женское население, на воспитание женщины Рашпиль смотрел с этой последней точки зрения. В виду этого, генерал предположил открыть при женской обители училище для обучения грамоте и письму, рукоделиям, домоводству, без внешнего лоска, преподавания танцев, музыки и вообще так называемого изысканного воспитания.
Нельзя не отметить также, в ряду некоторых других родов деятельности Г.А. Рашпиля, его замечательно гуманных и истинно практических отношений к соседям казачества - горцам. "Кавказская война, - говорит И.Д. Попко, - была в разгаре, но это не мешало Рашпилю в особых видах достигать того, что воюющие абадзехи и шапсуги по временам складывали оружие на кордонной линии, отдавали его в заклад и сотнями ароб провозили продукты своей промышленности на Екатеринодарские ярмарки для продажи и обмена. Этого нельзя было сделать просто и как-нибудь. Что же относится до мирных хамышейцев и черченейцев, то он умел так упрочить на них свое влияние и так выгодно поставить в их глазах свой авторитет, что князья и дворяне ежедневно почти приезжали к нему разбираться в своих спорных делах и безусловно подчинялись его решениям, а простой народ слушался его даже в тех случаях, когда он более бедных людей посылал на заработки в прикубанские станицы, около которых люди эти обыкновенно живились только хищничеством да разбоем. И все это было обставлено такими мерами и распоряжениями, что нарушений общественной безопасности не происходило. Как на образчик тех средств, какие создавал он себе для нравственного действования на закубанских соседей, следует указать на его труд по собранию возможно полных данных обычного закона горцев, называемого адат. Из этого сборника он составил свод, которым и пользовался во многих случаях".
Вообще Г.А. Рашпиль, говорит И.Д. Попко о своем атамане, "любил родные обычаи и предания, но не творил себе из них кумира; он смело дотронулся до всего, что было ветхо и непригодно, и первый подготовил почву для последовавших в войске преобразований и улучшений. Правда, его стало ненадолго, он не прошел всего стадия, указанного ему добрым его гением, страшно сказать, под конец от него отступившим; он выбыл из строя прежде одержания победы и не увенчанный лаврами. Но надобно вспомнить, что никто не был пророком в своем муравейнике. Рашпиль был молотом окаменелости своего общества, боролся живосилом и, конечно, мера огорчений, вынесенных им из злой борьбы, переполнилась, если он, неожиданно для друзей и недругов и наперекор своей трезвой природе, стал искать утешения в мутном фиале, отравившем не одно дарование, подорвавшем не одну силу на Руси с тех пор как сказано: "Руси есть веселие пити".
А может быть, он просто утратил веру в свои силы, отчаялся дойти до правильного решения своей задачи, распутать гордиев узел современного устройства казачества. Как бы то ни было, но остальные годы его жизни, угасшей в печальной обстановке, были мертвы, ибо жизнь, как и вера, без дел мертва". Как бы там ни было, прибавим мы с своей стороны, а Григорий Антонович Рашпиль сделал так много полезного для казачества, оставил столь светлые следы своей деятельности в жизни Черноморского войска, что нравственный разлад, отравивший личную жизнь этого честного и талантливого деятеля, отзываясь горечью в сердце всякого истинно преданного добру человека, не затемнит блестящих страниц истории Черноморского казачества, созданных рукою этого глубоко несчастного под конец своей жизни деятеля!»
Федор Щербина, Евгений Фелицын. «Кубанское казачество и его атаманы». Издательство: Вече. Москва, 2007 г.
Григорий Антонович Рашпиль (1801-1871) - генерал-лейтенант; и.о. наказного атамана Черноморского казачьего войска.
Происходил из дворян Черноморского казачьего войска, выходцев из Германии. Родился в 1801 году и воспитывался в доме родителей.
3 марта 1814 года поступил на службу казаком в Черноморское казачье войско, 25 апреля 1817 года произведён в сотенные есаулы, и в 1818 году с полком отправился в Санкт-Петербург, где 19 ноября 1819 года был произведён в портупей-юнкера в 7-й Черноморский эскадрон лейб-гвардии Казачьего полка.
В 1821 году произведён был в корнеты. Во время восстания декабристов на Сенатской площади 14 декабря 1825 года находился в рядах войск, верных императору Николаю I, и получил монаршее благоволение. В 1826 году назначен был на должность адъютанта к генерал-лейтенанту Иловайскому, а 8 ноября произведён в поручики.
В том же 1826 году, в составе русского отряда, отправился в поход в Грузию, а с 12 мая 1827 года находился в Персидском походе до крепости Сардар-Абада. 28 мая 1827 года находился при рекогносцировке крепости Аббас-Абада и участвовал в перестрелке с персидской кавалерией, вышедшей из ней. Принимал активное участие в осаде этой крепости вплоть до её сдачи.
Когда персидские войска, предводительствуемые принцем Аббас-Мирзой, дали генеральное сражение нашим войскам при Джеван-Булахе, Рашпиль всё время находился в сфере огня, передавая приказания от главнокомандующего В. Д. Иловайского начальникам действующих частей. При взятии Эривани 20 октября 1827 года он один из первых вошёл на верки крепостных валов, за что был произведён в ротмистры и награждён орденом св. Анны 3-й степени с бантом.
В январе 1828 года был отчислен от должности адъютанта и принял команду над эскадроном; с 7 по 19 октября 1828 года был в походе от Эривани к Тавризу, при занятии Салмасской провинции и взятии укрепления Дилижан. По взятии города Хой, он с русскими войсками в ноябре 1828 года двинулся обратно в Россию.
Великий князь Михаил Павлович, редко хваливший своих подчиненных, не раз выражал Рашпилю свою благодарность в приказах по войскам Гвардейского корпуса за тот молодецкий дух и вид, который царил в его эскадроне. На обратном пути в Санкт-Петербург, не дойдя до столицы двух переходов, он был командирован для охраны границы России от чумы, появившейся уже в Бессарабии, где и пробыл с 31 июля по 8 ноября 1830 года.
В 1831 году был утверждён в должности командира эскадрона и в том же году отправился на театр войны в Польшу. Прибыв в Гродно, был назначен в правую колонну войск Гвардейского корпуса и, дойдя до местечка Тыкочина, был командирован с эскадроном в Белосток для охраны императорской походной квартиры; состоя при ней, находился в неоднократных действиях против мятежников.
25 и 26 июня 1831 года участвовал в штурме и взятии приступом передовых Варшавских укреплений и самого города. До возвращения в Россию находился в непрерывных разъездах и в столкновениях с отрядами повстанцев. В январе 1832 года был произведён в полковники, а 7 марта возвратился с полком в Санкт-Петербург.
В 1841 году, будучи в Черноморской области, лично участвовал в отражении набега 4000 абадзехов, напавших на мирные аулы, и за эти блестящие дела был 16 апреля 1841 года произведён в генерал-майоры. Исправляя с 11 мая 1841 года должность начальника штаба Черноморского казачьего войска, в 1842 году был назначен исправляющим должность наказного атамана Черноморского казачьего войска и командующим Черноморской кордонной линией. 17 декабря 1844 года он был пожалован орденом св. Георгия 4-й степени (№ 7142 по списку Григоровича - Степанова).
В 1846 году, собрав отряд в Ольгинском укреплении, двинулся с ним за Кубань, выдержав целый ряд перестрелок с горцами. За блестяще выполненные задачи был 19 февраля 1847 года награждён орденом св. Станислава 1-й степени.
Поручение, данное Рашпилю, построить казармы для войск, расположенных в Черномории, также не обошлось без столкновений с местными жителями; каждая рубка леса сопровождалась битвой, так что в 1848 году, командуя отрядами, он вынужден был предпринимать целый ряд военных действий с целью добыть строевой материал и жизненные припасы для крепостей. Целый год прошёл в беспрерывных боях с горцами. 3 апреля 1849 года был произведён в генерал-лейтенанты, а в конце года награждён орденом св. Анны 1-й степени.
В 1850 году переправился через Кубань и предпринял наступательное движение на скопища Магомета Алима для защиты от него бжедухов, разбил его и двинулся на защиту хамышеевцев, затем - в землю абадзехов, где совершенно разбил горцев.
В том же 1850 году снова предпринял целый ряд военных дел против горцев; он отправился с отрядами в землю хамышеевцев для побуждения этого народа к принятию присяги на верноподданство России. Эта задача вполне удалась ему, и почти все аулы перешли под власть России.
1 октября 1852 года был уволен от занимаемой должности и, в награду за полезную деятельность на Кавказе, пожалован 1500 десятинами земли. В 1855 году снова был определён на службу с назначением состоять при отдельном Кавказском корпусе и с зачислением по армейской кавалерии, и в это время неоднократно участвовал в делах против горцев и исполнял различные поручения главнокомандующего на Кавказе генерал-лейтенанта Муравьёва.
Прослужив затем на Кавказе ещё пять лет, 19 февраля 1865 года зачислен в запасные войска с отчислением от Кавказской армии и с оставлением по армейской кавалерии.
Память
- Имя Рашпиля носит улица в Краснодаре - Рашпилевская
- Имя Рашпиля носит улица в Геленджике - улица Генерала Рашпиля (Тонкий мыс)
- В Краснодаре 15 октября 2016 года на пересечении улиц Рашпилевская и Буденного установлен памятник Григорию Рашпилю
Прослужив затем на Кавказе ещё пять лет, 19 февраля 1865 года зачислен в запасные войска с отчислением от Кавказской армии и с оставлением по армейской кавалерии.
Память
- Имя Рашпиля носит улица в Краснодаре - Рашпилевская
- Имя Рашпиля носит улица в Геленджике - улица Генерала Рашпиля (Тонкий мыс)
- В Краснодаре 15 октября 2016 года на пересечении улиц Рашпилевская и Буденного установлен памятник Григорию Рашпилю
Источники
- Граф Николай Иванович Евдокимов // «Русская старина», 1888, т. 59, 60
- Русский биографический словарь : В 25 т. / под наблюдением А. А. Половцова. 1896-1918.
- Степанов В. С., Григорович П. И. В память столетнего юбилея императорского Военного ордена Святого великомученика и Победоносца Георгия. (1769-1869). СПб., 1869
Напишите отзыв о статье "Рашпиль, Григорий Антонович"
Отрывок, характеризующий Рашпиль, Григорий Антонович
Несколько раненых шли по дороге. Ругательства, крики, стоны сливались в один общий гул. Стрельба затихла и, как потом узнал Ростов, стреляли друг в друга русские и австрийские солдаты.«Боже мой! что ж это такое? – думал Ростов. – И здесь, где всякую минуту государь может увидать их… Но нет, это, верно, только несколько мерзавцев. Это пройдет, это не то, это не может быть, – думал он. – Только поскорее, поскорее проехать их!»
Мысль о поражении и бегстве не могла притти в голову Ростову. Хотя он и видел французские орудия и войска именно на Праценской горе, на той самой, где ему велено было отыскивать главнокомандующего, он не мог и не хотел верить этому.
Около деревни Праца Ростову велено было искать Кутузова и государя. Но здесь не только не было их, но не было ни одного начальника, а были разнородные толпы расстроенных войск.
Он погонял уставшую уже лошадь, чтобы скорее проехать эти толпы, но чем дальше он подвигался, тем толпы становились расстроеннее. По большой дороге, на которую он выехал, толпились коляски, экипажи всех сортов, русские и австрийские солдаты, всех родов войск, раненые и нераненые. Всё это гудело и смешанно копошилось под мрачный звук летавших ядер с французских батарей, поставленных на Праценских высотах.
– Где государь? где Кутузов? – спрашивал Ростов у всех, кого мог остановить, и ни от кого не мог получить ответа.
Наконец, ухватив за воротник солдата, он заставил его ответить себе.
– Э! брат! Уж давно все там, вперед удрали! – сказал Ростову солдат, смеясь чему то и вырываясь.
Оставив этого солдата, который, очевидно, был пьян, Ростов остановил лошадь денщика или берейтора важного лица и стал расспрашивать его. Денщик объявил Ростову, что государя с час тому назад провезли во весь дух в карете по этой самой дороге, и что государь опасно ранен.
– Не может быть, – сказал Ростов, – верно, другой кто.
– Сам я видел, – сказал денщик с самоуверенной усмешкой. – Уж мне то пора знать государя: кажется, сколько раз в Петербурге вот так то видал. Бледный, пребледный в карете сидит. Четверню вороных как припустит, батюшки мои, мимо нас прогремел: пора, кажется, и царских лошадей и Илью Иваныча знать; кажется, с другим как с царем Илья кучер не ездит.
Ростов пустил его лошадь и хотел ехать дальше. Шедший мимо раненый офицер обратился к нему.
– Да вам кого нужно? – спросил офицер. – Главнокомандующего? Так убит ядром, в грудь убит при нашем полку.
– Не убит, ранен, – поправил другой офицер.
– Да кто? Кутузов? – спросил Ростов.
– Не Кутузов, а как бишь его, – ну, да всё одно, живых не много осталось. Вон туда ступайте, вон к той деревне, там всё начальство собралось, – сказал этот офицер, указывая на деревню Гостиерадек, и прошел мимо.
Ростов ехал шагом, не зная, зачем и к кому он теперь поедет. Государь ранен, сражение проиграно. Нельзя было не верить этому теперь. Ростов ехал по тому направлению, которое ему указали и по которому виднелись вдалеке башня и церковь. Куда ему было торопиться? Что ему было теперь говорить государю или Кутузову, ежели бы даже они и были живы и не ранены?
– Этой дорогой, ваше благородие, поезжайте, а тут прямо убьют, – закричал ему солдат. – Тут убьют!
– О! что говоришь! сказал другой. – Куда он поедет? Тут ближе.
Ростов задумался и поехал именно по тому направлению, где ему говорили, что убьют.
«Теперь всё равно: уж ежели государь ранен, неужели мне беречь себя?» думал он. Он въехал в то пространство, на котором более всего погибло людей, бегущих с Працена. Французы еще не занимали этого места, а русские, те, которые были живы или ранены, давно оставили его. На поле, как копны на хорошей пашне, лежало человек десять, пятнадцать убитых, раненых на каждой десятине места. Раненые сползались по два, по три вместе, и слышались неприятные, иногда притворные, как казалось Ростову, их крики и стоны. Ростов пустил лошадь рысью, чтобы не видать всех этих страдающих людей, и ему стало страшно. Он боялся не за свою жизнь, а за то мужество, которое ему нужно было и которое, он знал, не выдержит вида этих несчастных.
Французы, переставшие стрелять по этому, усеянному мертвыми и ранеными, полю, потому что уже никого на нем живого не было, увидав едущего по нем адъютанта, навели на него орудие и бросили несколько ядер. Чувство этих свистящих, страшных звуков и окружающие мертвецы слились для Ростова в одно впечатление ужаса и сожаления к себе. Ему вспомнилось последнее письмо матери. «Что бы она почувствовала, – подумал он, – коль бы она видела меня теперь здесь, на этом поле и с направленными на меня орудиями».
В деревне Гостиерадеке были хотя и спутанные, но в большем порядке русские войска, шедшие прочь с поля сражения. Сюда уже не доставали французские ядра, и звуки стрельбы казались далекими. Здесь все уже ясно видели и говорили, что сражение проиграно. К кому ни обращался Ростов, никто не мог сказать ему, ни где был государь, ни где был Кутузов. Одни говорили, что слух о ране государя справедлив, другие говорили, что нет, и объясняли этот ложный распространившийся слух тем, что, действительно, в карете государя проскакал назад с поля сражения бледный и испуганный обер гофмаршал граф Толстой, выехавший с другими в свите императора на поле сражения. Один офицер сказал Ростову, что за деревней, налево, он видел кого то из высшего начальства, и Ростов поехал туда, уже не надеясь найти кого нибудь, но для того только, чтобы перед самим собою очистить свою совесть. Проехав версты три и миновав последние русские войска, около огорода, окопанного канавой, Ростов увидал двух стоявших против канавы всадников. Один, с белым султаном на шляпе, показался почему то знакомым Ростову; другой, незнакомый всадник, на прекрасной рыжей лошади (лошадь эта показалась знакомою Ростову) подъехал к канаве, толкнул лошадь шпорами и, выпустив поводья, легко перепрыгнул через канаву огорода. Только земля осыпалась с насыпи от задних копыт лошади. Круто повернув лошадь, он опять назад перепрыгнул канаву и почтительно обратился к всаднику с белым султаном, очевидно, предлагая ему сделать то же. Всадник, которого фигура показалась знакома Ростову и почему то невольно приковала к себе его внимание, сделал отрицательный жест головой и рукой, и по этому жесту Ростов мгновенно узнал своего оплакиваемого, обожаемого государя.
«Но это не мог быть он, один посреди этого пустого поля», подумал Ростов. В это время Александр повернул голову, и Ростов увидал так живо врезавшиеся в его памяти любимые черты. Государь был бледен, щеки его впали и глаза ввалились; но тем больше прелести, кротости было в его чертах. Ростов был счастлив, убедившись в том, что слух о ране государя был несправедлив. Он был счастлив, что видел его. Он знал, что мог, даже должен был прямо обратиться к нему и передать то, что приказано было ему передать от Долгорукова.
Но как влюбленный юноша дрожит и млеет, не смея сказать того, о чем он мечтает ночи, и испуганно оглядывается, ища помощи или возможности отсрочки и бегства, когда наступила желанная минута, и он стоит наедине с ней, так и Ростов теперь, достигнув того, чего он желал больше всего на свете, не знал, как подступить к государю, и ему представлялись тысячи соображений, почему это было неудобно, неприлично и невозможно.
«Как! Я как будто рад случаю воспользоваться тем, что он один и в унынии. Ему неприятно и тяжело может показаться неизвестное лицо в эту минуту печали; потом, что я могу сказать ему теперь, когда при одном взгляде на него у меня замирает сердце и пересыхает во рту?» Ни одна из тех бесчисленных речей, которые он, обращая к государю, слагал в своем воображении, не приходила ему теперь в голову. Те речи большею частию держались совсем при других условиях, те говорились большею частию в минуту побед и торжеств и преимущественно на смертном одре от полученных ран, в то время как государь благодарил его за геройские поступки, и он, умирая, высказывал ему подтвержденную на деле любовь свою.