Пожертвовать своей жизнью отстаивая свое отечество. Великие о родине. Мальцевой Кристины Геннадиевны

Почти для каждого человека понятие Родина не пустой звук. Родина важна для каждого, как и свобода. Единение с родными просторами, с местами, на которых родился и вырос, единение с народом, к которому относишься, с его обычаями и бытностями. Любовь к святым родным местам, к Родине воспитывается с детства. Способность жить и работать во благо Родине, любить её и защищать, всецело развивать и улучшать качество жизни - сущность каждого из нас.

Великие поэты воспевали свою любовь к Родине в стихах, писатели посвящали ей романы. Древние мудрецы оставили своим потомкам наследствие в виде изречений, которые прошли сквозь года и дошли до наших дней и которые мы читаем сейчас...

Афоризмы про Родину

Если крикнет Рать святая" "Кинь ты русь, живи в раю!"

Я скажу: "Не надо рая. Дайте Родину мою." (Сергей Есенин)

Нет выше идеи, как пожертвовать собственной жизнью, отстаивая своих братьев и свое отечество... (Федор Михайлович Достоевский)

Патриотизм, как капитал: он есть или его нет. (Константин Кушнер)

Принимать близко к сердцу радости и горести Отечества способен лишь тот, кто не может пройти равнодушно мимо радостей и горестей отдельного человека. (Василий Александрович Сухомлинский)

Для измены родине нужна чрезвычайная низость души. (Николай Гаврилович Чернышевский)

Любовь к родине начинается с семьи. (Фрэнсис Бэкон)

Любят родину не за то, что она велика, а за то, что своя. (Луций Анней Сенека (младший))

Вселенский опыт говорит,

что погибают царства

не оттого, что тяжек быт

или страшны мытарства.

А погибают оттого

(и тем больней, чем дольше),

что люди царства своего

не уважают больше. (Булат Окуджава)

Пока свободою горим,

Пока сердца для чести живы,

Мой друг, отчизне посвятим

Души прекрасные порывы! (Александр Сергеевич Пушкин)

Многие склонны путать два понятия: "Отечество" и "Ваше превосходительство". (Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин)

Даже цветы на родине пахнут по-иному. (Александр Иванович Куприн)

Только одно отечество заключает в себе то, что дорого всем. (Марк Туллий Цицерон)

Лучшее средство привить детям любовь к отечеству состоит в том, чтобы эта любовь была у отцов. (Шарль Луи Монтескье)

Для отечества сделано недостаточно, если не сделано все. (Максимильен Робеспьер)

Изгнания воздух горький Как отравленное вино. (Анна Андреевна Ахматова)

– Помилуйте, народ идет на народ, люди идут убивать друг друга, что тут необходимого?

– Всё и в высшей степени. Но, во-первых, ложь, что люди идут убивать друг друга: никогда этого не бывает на первом плане, а, напротив, идут жертвовать собственною жизнью – вот что должно стоять на первом плане. Это же совсем другое. Нет выше идеи, как пожертвовать собственною жизнию, отстаивая своих братьев и свое отечество или даже просто отстаивая интересы своего отечества. Без великодушных идей человечество жить не может, и я даже подозреваю, что человечество именно потому и любит войну, чтоб участвовать в великодушной идее. Тут потребность.

– Да разве человечество любит войну?

– А как же? Кто унывает во время войны? Напротив, все тотчас же ободряются, у всех поднят дух, и не слышно об обыкновенной апатии или скуке, как в мирное время. А потом, когда война кончится, как любят вспоминать о ней, даже в случае поражения! И не верьте, когда в войну все, встречаясь, говорят друг другу, качая головами: «Вот несчастье, вот дожили!» Это лишь одно приличие. Напротив, у всякого праздник в душе. Знаете, ужасно трудно признаваться в иных идеях: скажут, – зверь, ретроград, осудят; этого боятся. Хвалить войну никто не решится.

– Но вы говорите о великодушных идеях, об очеловечении. Разве не найдется великодушных идей без войны? Напротив, во время мира им еще удобнее развиться.

– Совершенно напротив, совершенно обратно. Великодушие гибнет в периоды долгого мира, а вместо него являются цинизм, равнодушие, скука и много-много что злобная насмешка, да и то почти для праздной забавы, а не для дела. Положительно можно сказать, что долгий мир ожесточает людей. В долгий мир социальный перевес всегда переходит на сторону всего, что есть дурного и грубого в человечестве, – главное к богатству и капиталу. Честь, человеколюбие, самопожертвование еще уважаются, еще ценятся, стоят высоко сейчас после войны, но чем дольше продолжается мир – все эти прекрасные великодушные вещи бледнеют, засыхают, мертвеют, а богатство, стяжание захватывают всё. Остается под конец лишь одно лицемерие – лицемерие чести, самопожертвования, долга, так что, пожалуй, их еще и будут продолжать уважать, несмотря на весь цинизм, но только лишь на красных словах для формы. Настоящей чести не будет, а останутся формулы. Формулы чести – это смерть чести. Долгий мир производит апатию, низменность мысли, разврат, притупляет чувства. Наслаждения не утончаются, а грубеют. Грубое богатство не может наслаждаться великодушием, а требует наслаждений более скоромных, более близких к делу, то есть к прямейшему удовлетворению плоти. Наслаждения становятся плотоядными. Сластолюбие вызывает сладострастие, а сладострастие всегда жестокость. Вы никак не можете всего этого отрицать, потому что нельзя отрицать главного факта: что социальный перевес во время долгого мира всегда под конец переходит к грубому богатству.

– Но наука, искусства – разве в продолжение войны они могут развиваться; а это великие и великодушные идеи.

– Тут-то я вас и ловлю. Наука и искусства именно развиваются всегда в первый период после войны. Война их обновляет, освежает, вызывает, крепит мысли и дает толчок. Напротив, в долгий мир и наука глохнет. Без сомнения, занятие наукой требует великодушия, даже самоотвержения. Но многие ли из ученых устоят перед язвой мира? Ложная честь, самолюбие, сластолюбие захватят и их. Справьтесь, например, с такою страстью, как зависть: она груба и пошла, но она проникнет и в самую благородную душу ученого. Захочется и ему участвовать во всеобщей пышности, в блеске. Что значит перед торжеством богатства торжество какого-нибудь научного открытия, если только оно не будет так эффектно, как, например, открытие планеты Нептун. Много ли останется истинных тружеников, как вы думаете? Напротив, захочется славы, вот и явится в науке шарлатанство, гоньба за эффектом, а пуще всего утилитаризм, потому что захочется и богатства. В искусстве то же самое: такая же погоня за эффектом, за какою-нибудь утонченностью. Простые, ясные, великодушные и здоровые идеи будут уже не в моде: понадобится что-нибудь гораздо поскоромнее; понадобится искусственность страстей. Мало-помалу утратится чувство меры и гармонии; явятся искривления чувств и страстей, так называемые утонченности чувства, которые в сущности только их огрубелость. Вот этому-то всему подчиняется всегда искусство в конце долгого мира. Если б не было на свете войны, искусство бы заглохло окончательно. Все лучшие идеи искусства даны войной, борьбой. Подите в трагедию, смотрите на статуи: вот Гораций Корнеля, вот Аполлон Бельведерский, поражающий чудовище…

– А Мадонны, а христианство?

– Христианство само признает факт войны и пророчествует, что меч не прейдет до кончины мира: это очень замечательно и поражает. О, без сомнения, в высшем, в нравственном смысле оно отвергает войны и требует братолюбия. Я сам первый возрадуюсь, когда раскуют мечи на орала. Но вопрос: когда это может случиться? И стоит ли расковывать теперь мечи на орала? Теперешний мир всегда и везде хуже войны, до того хуже, что даже безнравственно становится под конец его поддерживать: нечего ценить, совсем нечего сохранять, совестно и пошло сохранять. Богатство, грубость наслаждений порождают лень, а лень порождает рабов. Чтоб удержать рабов в рабском состоянии, надо отнять от них свободную волю и возможность просвещения. Ведь вы же не можете не нуждаться в рабе, кто бы вы ни были, даже если вы самый гуманнейший человек? Замечу еще, что в период мира укореняется трусливость и бесчестность. Человек по природе своей страшно наклонен к трусливости и бесстыдству и отлично про себя это знает; вот почему, может быть, он так и жаждет войны, и так любит войну: он чувствует в ней лекарство. Война развивает братолюбие и соединяет народы.

– Как соединяет народы?

– Заставляя их взаимно уважать друг друга. Война освежает людей. Человеколюбие всего более развивается лишь на поле битвы. Это даже странный факт, что война менее обозляет, чем мир. В самом деле, какая-нибудь политическая обида в мирное время, какой-нибудь нахальный договор, политическое давление, высокомерный запрос – вроде как делала нам Европа в 63-м году – гораздо боле обозляют, чем откровенный бой. Вспомните, ненавидели ли мы французов и англичан во время Крымской кампании? Напротив, как будто ближе сошлись с ними, как будто породнились даже. Мы интересовались их мнением об нашей храбрости, ласкали их пленных; наши солдаты и офицеры выходили на аванпосты во время перемирий и чуть не обнимались с врагами, даже пили водку вместе. Россия читала про это с наслаждением в газетах, что не мешало, однако же, великолепно драться. Развивался рыцарский дух. А про материальные бедствия войны я и говорить не стану: кто не знает закона, по которому после войны все как бы воскресает силами. Экономические силы страны возбуждаются в десять раз, как будто грозовая туча пролилась обильным дождем над иссохшею почвой. Пострадавшим от войны сейчас же и все помогают, тогда как во время мира целые области могут вымирать с голоду, прежде чем мы почешемся или дадим три целковых.

– Но разве народ не страдает в войну больше всех, не несет разорения и тягостей, неминуемых и несравненно больших, чем высшие слои общества?

– Может быть, но временно; а зато выигрывает гораздо больше, чем теряет. Именно для народа война оставляет самые лучшие и высшие последствия. Как хотите, будьте самым гуманным человеком, но вы все-таки считаете себя выше простолюдина. Кто меряет в наше время душу на душу, христианской меркой? Меряют карманом, властью, силой, – и простолюдин это отлично знает всей своей массой. Тут не то что зависть, – тут является какое-то невыносимое чувство нравственного неравенства, слишком язвительного для простонародия. Как ни освобождайте и какие ни пишите законы, неравенство людей не уничтожится в теперешнем обществе. Единственное лекарство – война. Пальятивное, моментальное, но отрадное для народа. Война поднимает дух народа и его сознание собственного достоинства. Война равняет всех во время боя и мирит господина и раба в самом высшем проявлении человеческого достоинства – в жертве жизнию за общее дело, за всех, за отечество. Неужели вы думаете, что масса, самая даже темная масса мужиков и нищих, не нуждается в потребности деятельного проявления великодушных чувств? А во время мира чем масса может заявить свое великодушие и человеческое достоинство? Мы и на единичные-то проявления великодушия в простонародье смотрим, едва удостоивая замечать их, иногда с улыбкою недоверчивости, иногда просто не веря, а иногда так и подозрительно. Когда же поверим героизму какой-нибудь единицы, то тотчас же наделаем шуму, как перед чем-то необыкновенным; и что же выходит: наше удивление и наши похвалы похожи на презрение. Во время войны все это исчезает само собой, и наступает полное равенство героизма. Пролитая кровь важная вещь. Взаимный подвиг великодушия порождает самую твердую связь неравенств и сословий. Помещик и мужик, сражаясь вместе в двенадцатом году, были ближе друг к другу, чем у себя в деревне, в мирной усадьбе. Война есть повод массе уважать себя, а потому народ и любит войну: он слагает про войну песни, он долго потом заслушивается легенд и рассказов о ней… пролитая кровь важная вещь! Нет, война в наше время необходима; без войны провалился бы мир или, по крайней мере, обратился бы в какую-то слизь, в какую-то подлую слякоть, зараженную гнилыми ранами…

Я, конечно, перестал спорить. С мечтателями спорить нельзя. Но есть, однако же, престранный факт: теперь начинают спорить и подымают рассуждения о таких вещах, которые, казалось бы, давным-давно решены и сданы в архив. Теперь это все выкапывается опять. Главное в том, что это повсеместно.

Опять только одно словцо о спиритизме

Опять у меня не остается места для «статьи» о спиритизме, опять отлагаю до другого №. И, однако же, я был еще в феврале на этом спиритском сеансе, с «настоящим» медиумом – сеансе, который произвел на меня довольно сильное впечатление. Об этом сеансе другие, присутствовавшие на нем, уже сказали печатно, так что мне, конечно, ничего не остается сообщить, кроме этого собственного моего впечатления. Но до сих пор, в целые эти два месяца, я не хотел ничего писать об этом и – скрыл мое впечатление от читателя. Вперед скажу, что оно было совершенно особого рода и почти не касалось спиритизма. Это было впечатление чего-то другого и лишь проявившегося по поводу спиритизма. Мне очень жаль, что я принужден опять отложить, тем более, что теперь нажил охоту поговорить об этом, тогда как доселе чувствовал к тому как бы некоторое отвращение. Отвращение произошло от мнительности. Некоторым из друзей моих я тогда же сообщил об этом сеансе; один человек, суждением которого я глубоко дорожу, выслушав, спросил меня, намерен ли я описать это в «Дневнике»? Я ответил, что еще не знаю. И вдруг он заметил: «Не пишите». Он ничего не прибавил, и я не настаивал, но я понял смысл: ему, очевидно, было бы неприятно, если б и я хоть чем-нибудь поспособствовал распространению спиритизма. Это меня тогда поразило потому особенно, что я, напротив, передавая об этом февральском сеансе, с искренним убеждением отрицал спиритизм. Стало быть, подметил же в моем рассказе этот человек, ненавидящий спиритизм, нечто как бы благоприятное спиритизму, несмотря на все мое отрицание. Вот почему я и воздерживался до сих пор говорить печатно, именно из мнительности и недоверчивости к самому себе. Но теперь я, кажется, себе уже вполне доверяю и всю эту мнительность себе разъяснил. Кроме того, я убедился, что никакими статьями моими не могу способствовать ни поддержанию спиритизма, ни искоренению его. Г-н Менделеев, читающий в самую сию минуту, как я пишу это, свою лекцию в Соляном городке, вероятно, глядит на дело иначе и читает с благородною целью «раздавить спиритизм». Лекции с такими прекрасными тенденциями всегда приятно слушать; но я думаю, что кто захочет уверовать в спиритизм, того ничем не остановишь, ни лекциями, ни даже целыми комиссиями, а неверующего, если только он вполне не желает поверить, – ничем не соблазнишь. Вот именно это-то убеждение я и выжил на февральском сеансе у А. Н. Аксакова, по крайней мере тогда в виде первого сильного впечатления. До тех пор я просто отрицал спиритизм, то есть, в сущности, был возмущен лишь мистическим смыслом его учения (явлений же спиритских, с которыми я и до сеанса с медиумом был несколько знаком, я не в состоянии был вполне отрицать никогда, даже и теперь, и особенно теперь – после того как прочел отчет учрежденной над спиритизмом ученой комиссии). Но после того замечательного сеанса я вдруг догадался или, лучше, вдруг узнал, что я мало того что не верю в спиритизм, но, кроме того, и вполне не желаю верить, – так что никакие доказательства меня уже не поколеблют более никогда. Вот что я вынес из того сеанса и потом уяснил себе. И, признаюсь, впечатление это было почти отрадное, потому что я несколько боялся, идя на сеанс. Прибавлю еще, что тут не одно только личное: мне кажется, в этом наблюдении моем есть и нечто общее. Тут мерещится мне какой-то особенный закон человеческой природы, общий всем и касающийся именно веры и неверия вообще. Мне как-то выяснилось тогда, именно чрез опыт, именно чрез этот сеанс, – какую силу неверие может найти и развить в самом себе, в данный момент, совершенно помимо вашей воли, хотя и согласно с вашим тайным желанием… Равно, вероятно, и вера. Вот об этом-то я и хотел бы сказать.

Кстати, насчет войны и военных слухов. У меня есть один знакомый парадоксалист. Я его давно знаю. Это человек совер­шенно никому неизвестный и характер странный: он мечтатель. Об нем я непременно поговорю подробнее. Но теперь мне припомнилось, как однажды, впрочем уже несколько лет тому, он раз заспорил со мной о войне. Оп защищал войну вообще и, может быть, единственно из игры в парадоксы. Замечу, что он "статский” и самый мирный и незлобивый человек, какой только может быть на свете и у нас в городе.
– Дикая мысль, – говорил он, между прочим, – что война есть бич для человечества. Напротив, самая полезная вещь. Один только вид войны ненавистен и действительно пагубен: это война междоусобная, братоубийственная. Она мертвит и разлагает госу­дарство, продолжается всегда слишком долго и озверяет народ на целые столетия. Но политическая, международная война при­носит лишь одну пользу, во всех отношениях, а потому совершенно необходима.
– Помилуйте, народ идет на народ, люди идут убивать друг друга, что тут необходимого?
– Всё и в высшей степени. Но, во-первых, ложь, что люди идут убивать друг друга: никогда этого не бывает на первом пла­не, а напротив, идут жертвовать собственною жизнью – вот что должно стоять на первом плане. Это же совсем другое! Нет выше идеи, как пожертвовать собственною жизнию, отстаивая своих братьев и свое отечество или даже просто отстаивая интересы своего отечества. Без великодушных идей человечество жить не может, и я даже подозреваю, что человечество именно потому и любит войну, чтоб участвовать в великодушной идее. Тут потребность.
– Да разве человечество любит войну?
– А как же? Кто унывает во время войны? Напротив, все тотчас же ободряются, у всех поднят дух, и не слышно об обык­новенной апатии или скуке, как в мирное время. А потом, когда война кончится, как любят вспоминать о ней, даже в случае поражения! И не верьте, когда в войну все, встречаясь, говорят друг другу, качая головами: "Вот несчастье, вот дожили!” Это лишь одно приличие. Напротив, у всякого праздник в душе. Знаете, ужасно трудно признаваться в иных идеях - скажут: зверь, ретроград, - осудят; этого боятся. Хвалить войну никто не решится.
– Но вы говорите о великодушных идеях, об очеловечении. Разве не найдется великодушных идей без войны? Напротив, во время мира им еще удобнее развиться.
– Совершенно напротив, совершенно обратно. Великодушие гибнет в периоды долгого мира, а вместо него являются цинизм, равнодушие, скука и много–много что злобная насмешка, да и то почти для праздной забавы, а не для дела. Положительно можно сказать, что долгий мир ожесточает людей. В долгий мир социальный перевес всегда переходит на сторону всего, что есть дурного и грубого в человечестве, – главное к богатству и капиталу. Честь, человеколюбие, самопожертвование еще уважаются, еще ценятся, стоят высоко сейчас после войны, но чем дольше продолжается мир – все эти прекрасные великодушные вещи бледнеют, засыхают, мертвеют, а богатство, стяжание захваты­вают всё. Остается под конец лишь одно лицемерие – лицемерие чести, самопожертвования, долга, так что, пожалуй, их еще и будут продолжать уважать, несмотря на весь цинизм, но только лишь на красных словах для формы. Настоящей чести не будет, а останутся формулы. Формулы чести – это смерть чести. Долгий мир производит апатию, низменность мысли, разврат, притуп­ляет чувства. Наслаждения не утончаются, а грубеют. Грубое бо­гатство не может наслаждаться великодушием, а требует наслаж­дений более скоромных, более близких к делу, то есть к прямей­шему удовлетворению плоти. Наслаждения становятся плотояд­ными. Сластолюбие вызывает сладострастие, а сладострастие всегда жестокость. Вы никак не можете всего этого отрицать, по­тому что нельзя отрицать главного факта: что социальный перевес во время долгого мира всегда под конец переходит к грубому богатству.
– Но наука, искусства – разве в продолжение войны они мо­гут развиваться? А великие и великодушные идеи?
– Тут-то я вас и ловлю. Наука и искусства именно развива­ются всегда в первый период после войны. Война их обновляет, освежает, вызывает, крепит мысли и дает толчок. Напротив, в долгий мир и наука глохнет. Без сомнения, занятие наукой требует великодушия, даже самоотвержения. Но многие ли из ученых устоят перед язвой мира? Ложная честь, самолюбие, сластолюбие захватят и их. Справьтесь, например, с такою страстью, как зависть: она груба и пошла, но она проникнет и в самую благородную душу ученого. Захочется и ему участвовать во всеоб­щей пышности, в блеске! Что значит перед торжеством богатства торжество какого-нибудь научного открытия, если только оно не будет так эффектно, как, например, открытие планеты Нептун? Много ли останется истинных тружеников, как вы думаете? На­против, захочется славы, вот и явится в науке шарлатанство, гоньба за эффектом, а пуще всего утилитаризм, потому что за­хочется и богатства. В искусстве то же самое: такая же погоня за эффектом, за какою-нибудь утонченностью! Простые, ясные, великодушные и здоровые идеи будут уже не в моде: понадо­бится что-нибудь гораздо поскоромнее, понадобится искусствен­ность страстей. Мало-помалу утратится чувство меры и гармонии; явятся искривления чувств и страстей, так называемые утончен­ности чувства, которые в сущности только их огрубелость. Вот этому-то всему подчиняется всегда искусство в конце долгого мира. Если б не было на свете войны, искусство бы заглохло окончательно. Все лучшие идеи искусства даны войной, борьбой. Подите в трагедию, смотрите на статуи: вот Гораций Корнеля, Аполлон Бельведерский, поражающий чудовище...
– А Мадонна? А Христианство?
– Христианство само признает факт войны и пророчествует, что меч не прейдет до кончины Мира: это очень замечательно и поражает! О, без сомнения, в высшем, в нравственном смысле оно отвергает войны и требует братолюбия. Я сам первый воз­радуюсь, когда раскуют Мечи на Орала! Но вопрос: когда это мо­жет случиться? И стоит ли расковывать теперь Мечи на Орала? Теперешний мир всегда и везде хуже войны, до того хуже, что даже безнравственно становиться под конец его поддерживать: нечего ценить, совсем нечего сохранять, совестно и пошло сохра­нять. Богатство, грубость наслаждений порождают лень, а лень порождает рабов. Чтоб удержать рабов в рабском состоянии, надо отнять от них свободную волю и возможность просвещения! Замечу еще, что в период мира укореняется трусливость и бесчестность. Человек по при­роде своей страшно наклонен к трусливости и бесстыдству и отлично про себя это знает; вот почему, может быть, он так и жаждет войны, и так любит войну: он чувствует в ней лекарство. Война развивает братолюбие и соединяет народы.
– Как соединяет народы?
– Заставляя их взаимно уважать друг друга. Война освежает людей. Человеколюбие всего более развивается лишь на поле битвы. Это даже странный факт, что война менее обозляет, чем мир. В самом деле, какая-нибудь политическая обида в мирное время, какой-нибудь нахальный договор, политическое давление, высокомерный запрос – вроде как делала нам Европа не раз… А про материальные бедст­вия войны я и говорить не стану: кто не знает закона, по кото­рому после войны всё как бы воскресает силами. Экономические силы страны возбуждаются в десять раз, как-будто грозовая туча пролилась обильным дождем над иссохшею почвой. Пострадав­шим от войны сейчас же и все помогают, тогда как во время мира целые области могут вымирать с голоду, прежде чем мы по­чешемся или дадим три целковых.
– Но разве народ не страдает в войну больше всех, не несет разорения и тягостей, неминуемых и несравненно больших, чем высшие слои общества?
– Может быть, но временно; а зато выигрывает гораздо больше, чем теряет. Именно для народа война оставляет самые лучшие и высшие последствия. Как хотите, будьте самым гуман­ным человеком, но вы все-таки считаете себя выше простолю­дина. Кто меряет в наше время душу на душу, христианской мер­кой? Меряют карманом, властью, силой, – и простолюдин это отлично знает всей своей массой. Тут не то что зависть – тут яв­ляется какое-то невыносимое чувство нравственного неравенства, слишком язвительного для простонародия. Как ни освобождайте и какие ни пишите законы, неравенство людей не уничтожится в теперешйем обществе. Единственное лекарство – война. Пальятивное, моментальное, но отрадное для народа. Война подни­мает дух народа и его сознание собственного достоинства. Война равняет всех во время боя и мирит господина и раба в самом высшем проявлении человеческого достоинства – в жертве жизнию за общее дело, за всех, за Отечество. Неужели вы думаете, что масса, самая даже темная масса мужиков и нищих, не нуж­дается в потребности деятельного проявления великодушных чувств? А во время мира чем масса может заявить свое великодушие и человеческое достоинство? Мы и на единичные-то прояв­ления великодушия в простонародье смотрим, едва удостоивая замечать их, иногда с улыбкою недоверчивости, иногда просто не веря, а иногда так и подозрительно. Когда же поверим героизму какой-нибудь единицы, то тотчас же наделаем шуму, как перед чем-то необыкновенным; и что же выходит: наше удивление и наши похвалы похожи на презрение. Во время войны всё это исчезает само собой, и наступает полное равенство героизма. Пролитая кровь важная вещь. Взаимный подвиг великодушия порождает самую твердую связь неравенств и сословий. Война есть повод массе уважать себя, а потому народ и любит войну: он слагает про войну песни, он долго потом заслушивается легенд и рассказов о ней... пролитая кровь важная вещь! Нет, война в наше время необходима; без войны провалился бы мир или, по крайней мере, обратился бы в какую-то слизь, в какую-то под­лую слякоть, зараженную гнилыми ранами. . .
Я, конечно, перестал спорить. С мечтателями спорить нельзя. Но есть, однако же, престранный факт: теперь начинают спорить и подымают рассуждения о таких вещах, которые, каза­лось бы, давным-давно решены и сданы в архив. Теперь это всё выкапывается опять. Главное в том, что это повсеместно...

1873 г.

Регистрационный номер 0256039 выдан для произведения: Кстати, насчет войны и военных слухов. У меня есть один знакомый парадоксалист. Я его давно знаю. Это человек совер­шенно никому не известный и характер странный: он мечтатель. Об нем я непременно поговорю подробнее. Но теперь мне припомнилось, как однажды, впрочем уже несколько лет тому, он раз заспорил со мной о войне. Оп защищал войну вообще и, может быть, единственно из игры в парадоксы. Замечу, что он “статский” и самый мирный и незлобивый человек, какой только может быть на свете и у нас в городе. – Дикая мысль, – говорил он, между прочим, – что война есть бич для человечества. Напротив, самая полезная вещь. Один только вид войны ненавистен и действительно пагубен: это война междоусобная, братоубийственная. Она мертвит и разлагает госу­дарство, продолжается всегда слишком долго и озверяет народ на целые столетия. Но политическая, международная война при­носит лишь одну пользу, во всех отношениях, а потому совершенно необходима. – Помилуйте, народ идет на народ, люди идут убивать друг друга, что тут необходимого? – Всё и в высшей степени. Но, во-первых, ложь, что люди идут убивать друг друга: никогда этого не бывает на первом пла­не, а напротив, идут жертвовать собственною жизнью – вот что должно стоять на первом плане. Это же совсем другое! Нет выше идеи, как пожертвовать собственною жизнию, отстаивая своих братьев и свое отечество или даже просто отстаивая интересы своего отечества. Без великодушных идей человечество жить не может, и я даже подозреваю, что человечество именно потому и любит войну, чтоб участвовать в великодушной идее. Тут потребность. – Да разве человечество любит войну? – А как же? Кто унывает во время войны? Напротив, все тотчас же ободряются, у всех поднят дух, и не слышно об обык­новенной апатии или скуке, как в мирное время. А потом, когда война кончится, как любят вспоминать о ней, даже в случае поражения! И не верьте, когда в войну все, встречаясь, говорят друг другу, качая головами: “Вот несчастье, вот дожили!” Это лишь одно приличие. Напротив, у всякого праздник в душе. Знаете, ужасно трудно признаваться в иных идеях - скажут: зверь, ретроград, - осудят; этого боятся. Хвалить войну никто не решится. – Но вы говорите о великодушных идеях, об очеловечении. Разве не найдется великодушных идей без войны? Напротив, во время мира им еще удобнее развиться. – Совершенно напротив, совершенно обратно. Великодушие гибнет в периоды долгого мира, а вместо него являются цинизм, равнодушие, скука и много–много что злобная насмешка, да и то почти для праздной забавы, а не для дела. Положительно можно сказать, что долгий мир ожесточает людей. В долгий мир социальный перевес всегда переходит на сторону всего, что есть дурного и грубого в человечестве, – главное к богатству и капиталу. Честь, человеколюбие, самопожертвование еще уважаются, еще ценятся, стоят высоко сейчас после войны, но чем дольше продолжается мир – все эти прекрасные великодушные вещи бледнеют, засыхают, мертвеют, а богатство, стяжание захваты­вают всё. Остается под конец лишь одно лицемерие – лицемерие чести, самопожертвования, долга, так что, пожалуй, их еще и будут продолжать уважать, несмотря на весь цинизм, но только лишь на красных словах для формы. Настоящей чести не будет, а останутся формулы. Формулы чести – это смерть чести. Долгий мир производит апатию, низменность мысли, разврат, притуп­ляет чувства. Наслаждения не утончаются, а грубеют. Грубое бо­гатство не может наслаждаться великодушием, а требует наслаж­дений более скоромных, более близких к делу, то есть к прямей­шему удовлетворению плоти. Наслаждения становятся плотояд­ными. Сластолюбие вызывает сладострастие, а сладострастие всегда жестокость. Вы никак не можете всего этого отрицать, по­тому что нельзя отрицать главного факта: что социальный перевес во время долгого мира всегда под конец переходит к грубому богатству. – Но наука, искусства – разве в продолжение войны они мо­гут развиваться? А великие и великодушные идеи? – Тут-то я вас и ловлю. Наука и искусства именно развива­ются всегда в первый период после войны. Война их обновляет, освежает, вызывает, крепит мысли и дает толчок. Напротив, в долгий мир и наука глохнет. Без сомнения, занятие наукой требует великодушия, даже самоотвержения. Но многие ли из ученых устоят перед язвой мира? Ложная честь, самолюбие, сластолюбие захватят и их. Справьтесь, например, с такою страстью, как зависть: она груба и пошла, но она проникнет и в самую благородную душу ученого. Захочется и ему участвовать во всеоб­щей пышности, в блеске! Что значит перед торжеством богатства торжество какого-нибудь научного открытия, если только оно не будет так эффектно, как, например, открытие планеты Нептун? Много ли останется истинных тружеников, как вы думаете? На­против, захочется славы, вот и явится в науке шарлатанство, гоньба за эффектом, а пуще всего утилитаризм, потому что за­хочется и богатства. В искусстве то же самое: такая же погоня за эффектом, за какою-нибудь утонченностью! Простые, ясные, великодушные и здоровые идеи будут уже не в моде: понадо­бится что-нибудь гораздо поскоромнее, понадобится искусствен­ность страстей. Мало-помалу утратится чувство меры и гармонии; явятся искривления чувств и страстей, так называемые утончен­ности чувства, которые в сущности только их огрубелость. Вот этому-то всему подчиняется всегда искусство в конце долгого мира. Если б не было на свете войны, искусство бы заглохло окончательно. Все лучшие идеи искусства даны войной, борьбой. Подите в трагедию, смотрите на статуи: вот Гораций Корнеля, Аполлон Бельведерский, поражающий чудовище... – А Мадонна? А Христианство? – Христианство само признает факт войны и пророчествует, что меч не прейдет до кончины Мира: это очень замечательно и поражает! О, без сомнения, в высшем, в нравственном смысле оно отвергает войны и требует братолюбия. Я сам первый воз­радуюсь, когда раскуют Мечи на Орала! Но вопрос: когда это мо­жет случиться? И стоит ли расковывать теперь Мечи на Орала? Теперешний мир всегда и везде хуже войны, до того хуже, что даже безнравственно становиться под конец его поддерживать: нечего ценить, совсем нечего сохранять, совестно и пошло сохра­нять. Богатство, грубость наслаждений порождают лень, а лень порождает рабов. Чтоб удержать рабов в рабском состоянии, надо отнять от них свободную волю и возможность просвещения! Замечу еще, что в период мира укореняется трусливость и бесчестность. Человек по при­роде своей страшно наклонен к трусливости и бесстыдству и отлично про себя это знает; вот почему, может быть, он так и жаждет войны, и так любит войну: он чувствует в ней лекарство. Война развивает братолюбие и соединяет народы. – Как соединяет народы? – Заставляя их взаимно уважать друг друга. Война освежает людей. Человеколюбие всего более развивается лишь на поле битвы. Это даже странный факт, что война менее обозляет, чем мир. В самом деле, какая-нибудь политическая обида в мирное время, какой-нибудь нахальный договор, политическое давление, высокомерный запрос – вроде как делала нам Европа не раз… А про материальные бедст­вия войны я и говорить не стану: кто не знает закона, по кото­рому после войны всё как бы воскресает силами. Экономические силы страны возбуждаются в десять раз, как-будто грозовая туча пролилась обильным дождем над иссохшею почвой. Пострадав­шим от войны сейчас же и все помогают, тогда как во время мира целые области могут вымирать с голоду, прежде чем мы по­чешемся или дадим три целковых. – Но разве народ не страдает в войну больше всех, не несет разорения и тягостей, неминуемых и несравненно больших, чем высшие слои общества? – Может быть, но временно; а зато выигрывает гораздо больше, чем теряет. Именно для народа война оставляет самые лучшие и высшие последствия. Как хотите, будьте самым гуман­ным человеком, но вы все-таки считаете себя выше простолю­дина. Кто меряет в наше время душу на душу, христианской мер­кой? Меряют карманом, властью, силой, – и простолюдин это отлично знает всей своей массой. Тут не то что зависть – тут яв­ляется какое-то невыносимое чувство нравственного неравенства, слишком язвительного для простонародия. Как ни освобождайте и какие ни пишите законы, неравенство людей не уничтожится в теперешйем обществе. Единственное лекарство – война. Пальятивное, моментальное, но отрадное для народа. Война подни­мает дух народа и его сознание собственного достоинства. Война равняет всех во время боя и мирит господина и раба в самом высшем проявлении человеческого достоинства – в жертве жизнию за общее дело, за всех, за Отечество. Неужели вы думаете, что масса, самая даже темная масса мужиков и нищих, не нуж­дается в потребности деятельного проявления великодушных чувств? А во время мира чем масса может заявить свое великодушие и человеческое достоинство? Мы и на единичные-то прояв­ления великодушия в простонародье смотрим, едва удостоивая замечать их, иногда с улыбкою недоверчивости, иногда просто не веря, а иногда так и подозрительно. Когда же поверим героизму какой-нибудь единицы, то тотчас же наделаем шуму, как перед чем-то необыкновенным; и что же выходит: наше удивление и наши похвалы похожи на презрение. Во время войны всё это исчезает само собой, и наступает полное равенство героизма. Пролитая кровь важная вещь. Взаимный подвиг великодушия порождает самую твердую связь неравенств и сословий. Война есть повод массе уважать себя, а потому народ и любит войну: он слагает про войну песни, он долго потом заслушивается легенд и рассказов о ней... пролитая кровь важная вещь! Нет, война в наше время необходима; без войны провалился бы мир или, по крайней мере, обратился бы в какую-то слизь, в какую-то под­лую слякоть, зараженную гнилыми ранами. . . Я, конечно, перестал спорить. С мечтателями спорить нельзя. Но есть, однако же, престранный факт: теперь начинают спорить и подымают рассуждения о таких вещах, которые, каза­лось бы, давным-давно решены и сданы в архив. Теперь это всё выкапывается опять. Главное в том, что это повсеместно... 1873 г.

«Нет выше идеи, как пожертвовать собственной жизнью, отстаивая своих братьев и свое отечество». ====================================================== - Эти слова принадлежат Ф.М. . Достоевскому и они, как никогда, актуальны сегодня. Реалии настоящего времени настоятельно требуют активизации работы по вопросу единения народа. Наша страна, вследствие своей уникальности в отношении национального состава, имеет множество политических, социальных, экономических проблем. В то же время история свидетельствует, что все попытки захватить или разделить Россию всегда встречали и встречают мощное единение российского народа. Именно это единство сейчас подвергается атаке внешних сил, не желающих укрепления нашего государства на мировой арене. И противодействие угрозам единства народов России – дело государственной важности. На нашем многообразии держится единство государства.

Об этом же сказал и наш Президент: "Время постоянно предъявляет нам новые вызовы, проверяет на прочность наше единство, готовность сообща защищать и отстаивать национальные интересы России. И в такие моменты мы особенно остро чувствуем, насколько значимы доверие, солидарность, связь поколений… Как важно опираться на традиции братства, согласия, которые объединяют наш многонациональный народ… Сегодня именно единство и сплоченность делают нас сильнее. Разрозненных нас сразу уничтожат, наша сила в единстве". - Без сплоченности и единства мы ничего не сможем сделать с противником.

В 1612 г. Кузьма Минин и Дмитрий Пожарский смогли сплотить народ и поднять его на борьбу. Только это дало шанс изгнать захватчиков и освободить страну. «История назвала Минина и Пожарского спасителями Отечества: отдадим справедливость их усердию, не менее и гражданам, которые в сие решительное время действовали с удивительным единодушием». (Н. Карамзин). Смертельная опасность объединила все патриотические силы страны. Народное движение спасло русскую государственность. Преодоление Смуты воочию показало, какие неисчерпаемые силы таятся в недрах народа, защищающего свою отчизну. В пору безвременья проявились лучшие черты русского народа - его стойкость, мужество, беззаветная преданность родине, готовность ради нее пожертвовать жизнью.

Сейчас это делать стало все труднее. И вот почему: 1. Сегодня в России существует много патриотических организаций, претендующих на лидерство. Они говорят о больших материях, о ГМО,о спасении Байкала и т.д., но не ставят задачи объединения народа. 2. Появилось очень много богатых людей, которые не задумываются о том, что завтра может случиться беда. Они скупили и продолжают скупать за счет народа за границей недвижимость, дворцы с золотыми унитазами, яхты, футбольные клубы. Элиты страны интегрированны в иностранную систему управления. Бизнес там, управление там, у многих семья там. И думают не об интересах народа, а об интересах своего бизнеса и семьи, которая живет за границей.

3. При этом в России есть очень бедные люди, которые днем и ночью думают, как и чем накормить семью. Некоторая часть населения уезжает в другие страны в поисках работы. Если, не дай бог, придет время защищать Родину, простой народ объединится и отстоит свою страну, а богатые спрячутся подальше и поглубже. 4. Для многих стал привычным беспредел роста цен и падение зарплаты, мы еще живы, дети наши даже ходят в школу, есть у нас хоть какая-то работа, пенсия, у большинства есть крыша над головой, не все еще стали бомжами. «Такое время, такая жизнь» - это не оправдание. Вдвойне беда, что мы привыкли теперь ко всем этим безобразиям. Губят детей наших, уничтожают нацию, разрушают Страну, а мы все как будто оглохли, совсем одеревенели.

Минин и Пожарский взяли на себя функцию организации масс к действию. Сегодня такую же функцию взял на себя НОД

НОД - это пока единственная не политическая структура, делающая реальные шаги на сплочение простых людей в поддержку России. НОД это не партия. Это направление. А НОДовцы-это такие же рабочие и служащие, пенсионеры и предприниматели, фермеры, Они свое свободное время используют на разъяснения статей Конституции, раздают газеты, участвуют в акциях и пикетах. Добровольно и в любую погоду, в любое время года. НОД занимается просвещением людей, доносит до них ПРАВДУ! И не дает никаких обещаний. Акции НОДа проводятся на законных основаниях. Это мирное шествие борцов за лучшее будущее наших детей и внуков, за свободу и независимость Отечества. Эти шествия ненавидят 5 колонна и их ХОЗЯИН. НОД призывает народ присоединиться к нему, а также различные партии и организации - знамена могут быть разные, но требования и лозунги одни

Единение и патриотизм народа - самое главное. И то, что так стараются искоренить у нас США и Запад. Для это в Конституцию РФ был внесен запрет на государственную идеологию согласно ст.13.2

Не спроста искажают историю России, переписывают ее, исключают из школьной программы великих русских писателей, историков, полководцев. Потому что все они учили любить Россию, говорили о роли русского народа. "Назначение русского человека есть, бесспорно, всеевропейское и всемирное. Стать настоящим русским, стать вполне русским, быть может, и значит только - стать братом всех людей, всечеловеком, если хотите. Наш удел и есть всемирность, и не мечом приобретенная, а силой братства и братского стремления нашего к воссоединению людей."(Достоевский)

Нам обязательно нужно объединиться, в единстве - сила. Пусть чужие не лезут к нам со своим уставом. У нас давно закрепились устои наших предков: любовь к своему народу и земле. «Чужой земли мы не хотим ни пяди, но и своей вершка не отдадим». Мы, российский многонациональный народ, в своем доме сами справимся. Сила - в дружбе, а русский человек умеет дружить и любить. Только сообща мы можем найти решение таких сложных проблем, как проблемы межнациональных отношений. Единство России следует укреплять одновременно на всех уровнях, как на федеральном, так и на региональном и муниципальном. Только многонациональная Россия может быть Великой Россией. Патриотизм и любовь к своему Отечеству - эти чувства во все переломные моменты в истории нашей страны объединяли людей самых разных национальностей, сословий и религиозных воззрений, помогали сохранить российскую государственность, чему примеров великое множество.

Америке не нужны никакие страны-союзники или страны-партнеры. Ей нужны только страны-колонии и страны-вассалы. Разрушили СССР во имя развития и процветания США. А теперь стремятся разрушить Россию. Управлять десятью враждующими между собой колониями легче и безопаснее, чем одной большой колонией, имеющей крупный экономический и военный потенциал.Расчленить и уничтожить Россию - цель США. Поэтому народу необходимо объединиться и встать на защиту своего Отечества от влияния иностранных государств, вернуть суверенитет и возродить МОГУЧЕЕ ГОСУДАРСТВО в новом качестве. "ЛЮДИ ХОЗЯЕВА СВОЕЙ СУДЬБЫ"!(Уильям Шекспир)

Поэтому и необходимо объединение НАРОДА. Народ, объединеный в кулак это - СИЛА! И ударить может очень больно. А кулак с разжатым хотя бы одним пальцем - это уже не кулак. Вот и веник, разобранный на отдельные прутья, никакой пользы не приносит, и каждый прутик легко сломать. А вот прутья, собранные в веник, легко могут вымести такой мусор, как 5 колонна. - Надеюсь что темы группы о Конституции РФ, о необходимости Референдума, о единстве заставляют народ думать, анализировать и принимать правильное решение. Если ТЫ не равнодушен к судьбе Отечества и ведешь борьбу за суверенитет, то ТЫ - НОДовец!!! А методы борьбы могут быть разные - одиночные пикеты, участие в пикетах НОДа, разъяснение лживости Конституции РФ в беседах и по интернету и т.д. К НОДовцам можно отнести слова Достоевского и Суворова:"Высшая и самая характерная черта нашего народа - это чувство справедливости и жажда ее.","Природа произвела Россию только одну. Она соперниц не имеет. Мы русские, мы все одолеем." Любить Россию надо не за то, что она большая, а за то, что она - Родина. «И дым Отечества нам сладок и приятен!» (А. С. Грибоедов). Любовь к Родине - первое достоинство цивилизованного человека. «Принимать близко к сердцу радости и горести Отечества способен лишь тот, кто не может пройти равнодушно мимо радостей и горестей отдельного человека» - так сказал великий педагог В. Сухомлинский. Так и должно быть! Что нам делить на Земле? Земля одна, так давайте все вместе жить и дружить! Все народы считают себя цивилизованными, так давайте же будет таковыми.